Спорим, тебе понравится?

Коэн Даша

И всё потому, что на моей ветровке кто-то алой краской вывел одно-единственное, но уже набившее мне оскомину, слово:

«Крыса».

И, может быть, всё не было бы так страшно, но на улице сегодня испортилась погода — всего плюс тринадцать, ветрено и дождливо. Но лучше так, идти под холодными каплями промокшей кошкой, чем надеть на себя испорченную ветровку и всему городу показать, что меня унижают, а я ничего не могу с этим поделать.

Ничего!

Только перебирать конечностями по мокрой брусчатке и сражаться

с собственными слезами, потому что против толпы я никто — всего лишь маленькая букашка, которая совершенно не понимает, за что её так ненавидят.

И, возможно, мне было бы суждено окончательно околеть, простудиться и приказать долго жить, если бы уже за первым поворотом от школьного двора меня не настиг шум автомобильного клаксона, а через мгновения рядом со мной не притормозила блестящая, покрытая каплями дождя иномарка.

Стекло со стороны водителя опустилось и мужской, пробирающий до самых костей, голос приказал бы мне строго:

— Садись.

— Но...

— Живо!

Глава 21 – Подсластитель

Вероника

— Нет! — рублю почти безапелляционно. Почему почти? Потому что голос до сих пор предательски дрожит от обиды на весь этот несправедливый мир.

— Не сядешь на счёт три, Истома, и я, клянусь, что силком запихаю тебя в тачку — форменно рычит Басов, но что мне его запугивание после сегодняшнего перформанса от Максимовской? Что слону дробина.

Вот вообще — п-ф-ф!

— Нет!

— Раз! — угрожающе тянет он, но я только ёжусь под порывами ветра и упорно шагаю дальше, на ходу бросая резонное замечание.

— Тебе даже нет восемнадцати, Ярослав. Рановато ещё садиться за руль и других возить.

— Я польщён, что ты знаешь мой точный возраст, но...

— Никаких «но». Ты — злостный нарушитель, — рублю и иду дальше, гордо задирая нос выше, надеясь уже через пару десятков метров свернуть во двор и заплутать по непроезжей части от этого наглеца.

— Два! — напрочь игнорируя мои слова, выговаривает Басов.

— Мажорам законы не писаны, да? — челюсть начинает сводить от холода, а зубы жалобно, нет-нет, да отстукивают друг об друга.

— Да, — тут же соглашается парень и самодовольная улыбка озаряет его лицо, но тут же гаснет, а взгляд темнеет, как грозовое небо.

И он припечатывает.

— Три!

Басов резко притормаживает, а я срываюсь с места, чувствуя, как сердце застревает где-то в горле, да там и задыхается раненой пичужкой. Вот только не успеваю я даже как следует ускориться, как уже через мгновение меня дёргают на себя сильные руки и стискиваю в своих горячих, пропахших жасмином и деревом объятиях. Прижимают к колотящемуся сердцу, заставляя и моё собственное биться с ним на одной волне.

Бам-бам-бам!

— Иди сюда...

Разворачивает

резко, и мы сталкиваемся грудными клетками. Его — горячая как раскалённая сковорода. Моя — мокрая и продрогшая ветошь. И рыдать хочется оттого, что из горла рвётся стон удовольствия.

Это всё он, чёрт раздери этого парня!

Но я, вместо того чтобы оттолкнуть его, лишь замираю, позволяя себе всего на секунду раствориться в этом мгновении, под холодными каплями дождя и крике чаек где-то на периферии нашего сознания.

— Отпусти, — шепчу, но сама же не чувствую уверенности и настойчивости в том, чего требую. Что же говорить про этого наглого парня, который слово «нет» встречал, очевидно, только в толковых словарях.

— Руки не слушаются, Истома, — в его голосе слышится веселье, а в следующее мгновение я тихо вскрикиваю и как клещ вцепляюсь в сильные, мускулистые плечи.

Носочки отрываются от земли, потому что Басов просто приподнимается меня над землёй и несёт к своей блестящей машине, а потом молча запихивает внутрь прогретого и пахнущего мятной жвачкой, салона.

— Жалуйся, — наконец-то парень занимает своё место и въедливо смотрит в мои глаза, которые я отвожу, так как не хочу, чтобы он видел мою боль.

— Я из Красноярского края, у нас там всё, знаешь ли, в плюс тринадцать под дождём гуляют. Старинная сибирская забава. Ты что, не в курсе? — исторгаю из себя феерическую ахинею, но даже бровью не веду.

— Чушь, — фыркает тот и ещё больше хмурится, а затем наклоняется в мою сторону и в принудительном порядке, хотя я и сопротивляюсь изо всех сил (клянусь!), всё-таки берёт мои заледеневшие пальцы в свои тёплые ладони, подносит их ко рту и начинает дышать на них своим теплом.

Мне хочется плакать.

Никто. Никогда. Не делал подобного для меня!

— Истома, — на очередном выдохе требовательно рычит он и окончательно приколачивает нас друг к другу взглядом. Это как короткое замыкание и где-то в бесконечной свинцовой выси гремит осенний гром, а мы здесь и уже не можем оторваться друг от друга.

— Практикую закаливание, — хрипло бормочу я новую несусветную выдумку, упрямо загибая «буквой зю» свою изломанную линию.

— Испытываешь на прочность моё терпение? — ласково прикусывает подушечку моего указательного пальца.

— И это тоже, — небосвод прошивает яркая вспышка молнии, а мне кажется, что она проскользнула между нами. Вздрагиваю, киваю и тону в шоколаде его глаз.

— Что ж...

Ярослав качает головой, будто бы раздумывает как ещё меня пытать, но я не позволяю ему этого. Только прочищаю горло и, словно строгая учительница, выговариваю нерадивому ученику.

— Это не твоё дело!

— Занятная теория, — хмыкает Басов, а затем наконец-то отпускает мои ладони, но только чтобы потянуться к моей ветровке, которая прилично торчала из рюкзака.