Спору нет!
Шрифт:
– До конца недели можете в нашем старом доме пожить, – с порога заявил Ломакин. – Потом туда иностранцы заедут. Договор аренды на целый месяц подписали. Уж там-то точно Рогинские вас искать не станут.
– Нина, плесни чаю, – скомандовал он бывшей жене, но заметив пристальный взгляд Цесаркина, добавил поспешно: – Пожалуйста!
И, шумно прихлебывая, в красках рассказывал, как привез Веру в больницу и договорился с медсестрой об уколах. Только счел за благо упустить небольшую подробность.
Воспользовавшись тем, что Веру осматривали в кабинете, откуда доносились ее возмущенные вопли, Ломакин
– Вы ее мужу позвоните, пожалуйста! Пусть приедет заберет.
И, не дожидаясь, когда в приемный покой ворвется Рогинский, поспешил уехать.
«Ты мне про Нинку и Цесаркина сообщил, Антоша. А я в долгу не остался, сдернул тебя на ночь глядя, оторвал от молодки и заставил приехать к нелюбимой жене. Теперь послушаешь жалобы про непутевую дочку и бродячую собаку!»
Уже поздно ночью или уже ранним утром Денис проснулся от переполнявшей душу тревоги.
«Нина, Ниночка», – прошептал он, обнимая покрепче любимую женщину. Она нервно дернулась в кольце его рук и, открыв глаза, посмотрела внимательно.
– Я никак понять не могу, крот мне в рот, – прошелестела она еле слышно. – Почему Рогинской взбрело в голову просить какого-то мужика мне звонить и шипеть в трубку «Готовься, стерва, я иду». А потом притащиться самой. Поступки лишенные всякого смысла.
– А если это разные люди? И твоя Рогинская не имеет никакого отношения к телефонному террористу? – нахохлился Денис и аж дышать перестал от страшной догадки.
– Получается, что Вера спугнула злоумышленника? – прочитала его мысли Нина.
Денис от злости и бессилия сжал кулаки.
«Трахни в бок меня, медуза, – мысленно рассердился Цесаркин. – Как же мне вычислить этого гада?»
А вслух поинтересовался:
– Ты кого-нибудь подозреваешь?
– Нет, – пробормотал Нина. – Не понимаю, что происходит. И ужасно боюсь. За себя, за Ромку. Тошно от неизвестности.
– Я не дам тебя в обиду, – рыкнул Денис, целуя ее в лоб.
Глава 19.
Ломакин долго возился с многочисленными замками, а потом широко распахнул украшенную кованым узором входную дверь.
– Проходите, располагайтесь!
Парочка неловко потопталась на пороге, а потом проследовала внутрь. Аська равнодушно смотрела перед собой, а Димка восторженно обвел взглядом просторный холл, мельком заглянул в кухню, потом в гостиную и аж присвистнул.
– Роскошно!
– Ага, – самодовольно улыбнулся Ломакин и добродушно предупредил:– Комнату выбирать не предлагаю. Тут уже все подготовлено к заезду иностранцев. Можете поселиться в гостиной. Я сейчас вам постельное белье принесу.
Он сразу поднялся на второй этаж, где во встроенном шкафу, притаившемся в конце коридора, лежали комплекты постельного белья, рачительно завернутые домработницей в наволочки. Самым разумным было схватить с полки один из них и бежать к парочке шизокрылых голубей, воркующих или тискающихся на кухне. Но вопреки здравому смыслу Ломакина понесло в спальню. Ту самую супружескую, где когда-то давно занимался любовью с женой, а рядом в кроватке дрых Ромка, тогда еще грудничок. И Нина шептала на ухо:
– Тише, Миша.
А ему слышалось какое-то «тише-мише»
Ломакин вспомнил, как злился на нее. А она будто не понимала, считая более важным заработать лишнюю копейку, прополоть грядки, разбить клумбы – да все что угодно!– лишь бы не слушать его стихи. А когда он насильно усаживал ее и пытался прочесть что-то новенькое, Тарантуль хохотала и честно заявляла, что слушать дальше не может.
– Я люблю тебя, – искренне признавалась она. – Но от твоих стихов у меня зуд начинается!
Первое время он смеялся, ища то место, где особенно свербит от его стихов. Как там у Гоголя? «Что это у вас, прелестная Солоха?»
Ломакин помнил, как тащил ее в спальню, забывая о стихах.
А позже, сравнивая с Тамарой, обижался на жену. И эта обида, как злой сорняк, проросла в душе и дала ядовитые всходы. Поднялась отравленными колосьями, что просыпались на благодатную почву новыми семенами ненависти. И этот сад успешно взращивался Тамарой, внимавшей каждому слову. Ласковой, спокойной и услужливой в отличие от вечно спешащей Нины.
Свою ошибку он понял почти сразу. Как только переспал с Томкой. Но нежный котенок, только что евший с руки, внезапно превратился в мегеру с железной хваткой. Еще был шанс отступить в сторону. Только Ломакину показалось тогда, что вот-вот Томка со своими связями сделает из него знаменитость, и он сразу же порвет с ней, а Нина ничего не узнает. Ага! Его умная и проницательная жена догадалась сразу же и, забрав сына, в тот же день ушла жить к родителям. Благо идти недалеко, всего пару кварталов.
– Твой поезд ушел, – заявил сегодня Цесаркин. Так оно и было, наверное.
Ломакин отряхнулся от грустных мыслей и, подойдя к окну, по привычке проверил надежность запоров. А подергав ручки на окне и балконной двери, шагнул в гардеробную.
Нащупав под полкой кнопку потайной двери, подождал несколько секунд, пока панель отъедет в сторону, затем осмотрел толстую сейфовую дверь, закрывающую собой вход в небольшую тайную комнату. Они с Ниной звали это помещение бомбоубежищем и никому о нем не рассказывали. Когда-то там хранились пара одеял, противогаз и респираторы и стояла складная кровать. Но сейчас «бомбоубежище» пустовало. Ломакин даже знакомому риелтору не удосужился показать тайник, считая эту информацию строго конфиденциальной и собираясь лично привести сюда нового хозяина дома сразу после продажи.