Спой, маркитантка!
Шрифт:
– Это мы ещё увидим, - отвечал Пётр, вновь и вновь нападая, будто играл, от чего никто вокруг не принимал всерьёз данной битвы.
– Насколько знаю, здесь дуэли запрещены, - вздёрнул удивлённо бровью Данило и сделал выпад, попытавшись будто уколоть противника.
– В Петербурге встретимся однажды, - кивнул намёком Пётр и остановился.
Молча смотрел Данило ему в ответ, после чего поспешил всё же к так и стоящей у шалаша любимой.
– Что случилось?
– испуганно смотрела она, будто переживала за случившуюся странную битву между ним и Петром.
Данило
– Он был у тебя в шалаше тогда...
– Но ничего не было,... я же говорила, что прогнала, - переживала Софья и застыла в руках любимого, услышав его признание:
– А я вызвал его на дуэль, прежде, чем тогда к тебе пришёл. Она должна будет состояться.
– Нет,... умоляю, - упёршись руками в его грудь, смотрела взволнованно Софья.
– Никаких дуэлей... Никогда... Я не переживу.
– Родная, - ласково улыбнулся счастливый услышать подобное Данило и одарил её губы поцелуем.
Однако Софья, вдруг будто смутившись или растерявшись, отошла в сторону.
– Душа моя, - прикоснулся Данило к её плечам, а чувствовал, что её терзает нечто большее.
– Кто же ты на самом деле?
– вопросил она, закрыв глаза.
– Граф?
Он тут же догадался, в чём дело, и оглянулся на мамку Дину. Та стояла у кухни с Мартой и Люси, по виду которых, по их взглядам, сразу было ясно: знали они уже о происходящем...
– Вот, почему у ладанки твоей висит буква Л, - усмехнулся Данило, и Софья оглянулась:
– Что?
Любуясь милой, Данило чуть наклонил голову и улыбнулся:
– Львова ты.
– Кто?
– не понимала Софья, а сердце будто подсказывало нечто, вызывая слёзы подступать к глазам.
– Софья Семёновна Львова, - улыбнулся её любимый.
– Так и сказала мне мамка Дина. Но мне всё равно... Я только что договорился с генералом, что буду одним из тех, кто будет увозить вас всех в Петербург. Отпущены будут восвояси мамка Дина с твоими подругами. А ты... Я заберу тебя... Если не хочешь остаться с ними и жить, как они, - говорил Данило всё более взволнованно, но по глазам любимой видел, что желает она быть с ним.
– Увезу тебя, заберу с собой, согласна?
– Да, - кивала Софья, наполняясь радостью, и тут же вновь оказалась в крепких объятиях милого, так же крепко обнимая и его.
– Прочь руки от неё! Она ещё пока что моя!
– с возмущением подошла к ним мамка Дина и отдёрнула Софью за свою спину.
Поражённая гневом её, Софья испуганно смотрела на любимого, а, встретившись со взглядом мамки Дины, виновато опустила взгляд.
– Прочь к себе!
– указала та ей, и Софья убежала в шалаш.
– Я предупреждала, девочек моих в обиду не дам! Через мой труп пройдёшь к ней, если не заплатишь!
– прикрикнула она улыбающемуся Даниле, и он, отступая уйти прочь, молвил:
– Ничего у тебя не выйдет больше.
– Её и без меня тебе не отдадут, - сказала она уже вслед.
На мгновение Данило остановился, но, так и не оглянувшись, продолжил путь дальше. Остановившись у Сержа, что-то ему кратко рассказал, и тот, обняв за плечи, повёл к сараю, возле
Они то радостно беседовали, то выносили из сарая сброшенные там доски и брёвна. Нанесли побольше сена со своих телег, чтобы можно было удобнее отдыхать вместе, и стали созывать товарищей присоединиться к веселью.
Данило скорее принёс из кухни ведро и стал вливать в него всё, что гусары подавали: и шампанское, и портер, и бургундское. Тем временем Валерий подвёл своего коня, и под гул отрадных криков гусар с того сняли одну из подков, которую бросили в ведро с получившимся напитком...
Выйдя из своего шалаша, Софья наблюдала за происходящем у сарая. Мамка Дина не замедлила тут же подойти:
– Любуйся... Сейчас устроят кутёж, напьются, а утром будут сонными передвигаться к новому месту лагеря. И как только генерал позволяет сие безобразие?
– Почему нельзя любить?
– взглянула Софья в её сочувственные к ней глаза.
– Люби, - пожала плечами мамка Дина.
– Коль познать желаешь вкус разочарования... Генерал мне сообщил, завтра нас повезут к Петербургу. Я знаю, кого он отправит с нами.
– Разреши мне самой выбрать судьбу?
– смотрела Софья, сама себе удивившись, что смогла сказать что-то, что исходило искренне, от души, а не то, что кто-то желает услышать.
– Смелее сделалась, - засмеялась мамка Дина.
– Хорошо он тебя сделал свободной! Лишил любого стеснения, наглостью одарил. Ступай с ним, ступай, не буду держать уж, - махнула она рукой.
– Но помни,... твои родные — враги его семьи.
– Что?
– думала, ослышалась, Софья, но мамка Дина ушла в свой шалаш, оставив её одну среди наступающей ночи и шума разгулявшихся гусар...
Глава 22
Улыбнулась Софья в сторону гусар, среди которых где-то уже в сарае развлекался за шутками и распитием вина её любимый. Там же вокруг были зажжены временные огни, привязанные кони издавали ржание, которое сливалось с говором военных.
Софья любовалась местом их лагеря, который был расположен у заброшенной фермы у нескольких холмов, что словно стражники укрывали их от глаз. Перейдя на вершину холма, Софья глубоко вздохнула... Она вспоминала время у французов, переходы с ними, службу маркитанткой и почувствовала, как устала скитаться...
Не удавалось всё это время так поспать и набраться сил, как давно уже мечтается. Так хотелось, чтобы был где-то её дом, тепло, уют. И теперь, повстречав любовь, Софья мечтала о том, чтобы жить именно с ним, с возлюбленным, который не предаст и не оставит...
Спустившись в долину, Софья уже не слышала никакого шума. Будто не было вокруг никого. Сие совершенное безмолвие коснулось души, дав почувствовать, как же прекрасно может быть успокоение. Софья вдыхала полной грудью, ощущая себя свободной, как никогда. Именно этого она и хотела: сама решать судьбу, быть отпущенной, не подчиняться чьему-то желанию, а просто жить...