Справедливость силы
Шрифт:
"Я никогда не беру дочь на соревнования",– говорит Юрий Власов.
Девочка не имеет представления о том, что ее нежный отец – самый сильный человек в мире и что он поставил перед собой цель: в три захода взять 575 кг и выиграть золотую медаль на Олимпийских играх в Токио.
Как должен жить человек, осуществляющий такие замыслы? Юрий Власов не употребляет спиртных напитков и не курит… "Сласти?.. Да, иногда, но я не большой их любитель". Он ест то, что готовит ему Наташа…
Его тренер – Сурен Богдасаров. Ему сорок три года, в молодости он был мастером спорта СССР в легком
У тренера специальный дневник, в котором отмечаются все нагрузки. Каждое упражнение, каждый вес фиксируются с датами. "Штангисту нужно обладать большим опытом,– считает Юрий Власов.– Нужно знать, на что ты способен. Однако же, пока ты это поймешь, неизбежны ошибки, разочарования, даже срывы".
Власову не удалось избегнуть травм. Растяжения связок были самыми легкими испытаниями в ряду "болезненного" опыта. Его левое колено всегда туго забинтовано, как и запястья.
Совместно с тренером Юрий Власов разработал программу, которая самое позднее через два года позволит ему достичь такой формы, чтобы он смог взять 600 кг в троеборье. Еще недавно вес в 500 кг слыл среди штангистов сказочным.
Юрий Власов уверен в себе: "600 кг я возьму через два года точно, а может быть, и раньше". Этот вес превышает в 4,5 раза его собственный (Власов весит под 135 кг). Этот будущий груз, который принес бы честь Геркулесу, требует строгого режима. Даже в день, когда ему исполнилось 28 лет,– 5 декабря – Юрий Власов тренировался как всегда. После тренировки он сказал:
"Это доставляет мне удовольствие…""
Глава 202.
Серия перетренировок, связанных с экспериментами, позволила решить ряд задач – ведь без ошибок нет эксперимента, ошибка – в природе опыта. Однако перетренировки опять вывели меня из строя к лету 1963 года. Я не вмещал заданную работу, путался в кажущейся простоте. И все же именно эксперименты, освоение новых приемов позволили мне утяжелять рекорды страны и мира в дотоле невиданных масштабах – на многие десятки килограммов, не прибегая к наеданию собственного веса (я прибавлял вес мышечной массой, неизбежной при такой работе). Богдасаров противился тренировкам эксперимента, видя, что с новой силой я теряю и здоровье. Он считал, что я перенасыщен силой, что я и без того природно очень силен и этого с лихвой хватит на мой спортивный век.
Окончание одного этапа всегда знаменует начало нового. Тренер и я определили ближайшие и дальние цели: жим-200 и 210 кг, рывок-180 и 200 кг, толчок– 220 и 230 кг.
С первых же тренировок после чемпионата мира я стал врабатываться в новый стиль выполнения рывка – "низкий сед". Я знал: никто в мире не проделывал подобное, ведь десятилетний навык почти неистребим. И вот за какие-то месяцы закрепить навык, довести до автоматизма. Риск, конечно, ведь я отказывался от прежнего движения, терял сноровку, делал его непригодным. А новое? Успею ли? Ведь его нужно выгонять на рекордные веса.
Я тренировался исступленно. В свою исключительность я не верил. Я же видел, сам вынес – при определенных физических данных все решают работа… и готовность ни во что не ставить свое благополучие.
Оценивая прошлое, я должен признать тот печальный
Спорту достались усталые мышцы, усталые нервы – я обязан был решать задачи и в литературе. Не будет другого времени. И вообще жизнь складывалась не гладко. Для гладкой жизни нужно следовать решениям, а не искать…
В романе "Теперь ему не уйти" норвежского писателя Юхана Боргена сказано:
" – Закон? – переспросил я с любопытством.– О каком законе ты говоришь, Лео?
– Это закон служения. Кто хочет жить долго, должен служить…"
Я должен был все время делать новое дело – иначе движение невозможно. Тут не смиренное служение, а взламывание всех прежних отношений едва ли не во всем, в противном случае в тебе погибнет атлет.
И быть другим я просто не мог. Я ни в чем не сочинял себя. Я жил, другой жизнью не мог жить, это было бы противоестественно. Я согласен: это принято называть непрактичностью, неуживчивостью, заносчивостью… Пусть.
Но я и шага не ступил бы вперед, будь я другим.
Смирение, служение – это для проторенных путей, это ради желудка, это испытанная чиновничья лямка.
Не иметь ничего своего.
Нет, этот хлеб я не могу жевать.
Я верил, исповедовал: каждый человек-это значимость. Ценность и достоинство не зависят от впаенности твоего имени в газетные строки. Я всю жизнь прикладывался к живительности слов Уитмена: "Каждый из нас безграничен".
Нет, я не тренировался, я не выигрывал чемпионаты – я пробовал жизнь: это фальшивое или не фальшивое?
Глава 203.
Мне всегда казались болезнью, ложью, малодушием знания без практического приложения. Впервые я остро это осознал, набредя, нет, не набредя, а обрезавшись словами Гете: "Впрочем, мне ненавистно все, что увеличивает мои познания, не призывая меня вместе с тем к деятельности, не переходя непосредственно в жизнь". Разве не ложь – знать, узнавать, познавать и существовать вне этого знания и опыта? Накопление знаний, культуры всегда представлялось мне материалом, инструментом для организации жизни на более достойных началах.
Глава 204.
Наше поколение пришло в сборную, когда тренировались примерно так. Тренер спрашивал спортсмена:
"В прошлый раз толкали?.. Тогда сегодня – жим и рывок, потом поделаешь тягу. Устал от тяг?.. Давай тогда жим широким хватом.." Никакого учета объема работы, никакого анализа и попыток математически определить выход и направление работы. А уж о расчетах тренировок, тем более на месяц и год, и в помине речи не было. Тут многое помог осознать Матвеев.