Справедливости ради
Шрифт:
– Мистер Честер, я хочу домой, – тихо промямлил он.
– Я СКАЗАЛ! НАЗЫВАЙ МЕНЯ ПО ИМЕНИ! – Честер заорал ему прямо в ухо.
«Господи, это сон?» – но ноющие на пальцах вмятины не давали забыться. Нижняя губа задрожала, а под глазами проснулся вулкан.
– Имя, Марти. Мое имя. Мы же с тобой так долго знакомы. Неужели ты не помнишь моего имени? – голос Честера звучал ласково, даже приторно.
Марти молчал, не отрывая глаз от его лица.
– Ребекку ты ведь помнишь, да? Конечно,
– Извините. Я просто забыл, – еле слышно ответил мальчик, и две слезинки почти синхронно скатились по его щекам, оставляя блестящие водяные дорожки.
– Нет, нет, Марти! Не извиняйся! – ухмыльнулся Честер. – Кто я такой, чтобы запоминать мое имя? Кто я такой. Ты согласен?
– Нет, – прошептал мальчик.
Марти уже не мог удерживать зрительный контакт, сохраняющий хоть какую-то иллюзию безопасности. Он опустил взгляд себе под ноги и тихо заплакал.
Все эти восхитительные мысли, которые еще сегодня днем извергались у него в голове, теперь совсем потухни. Мысли о его личности, о его достоинстве, о будущих возможностях. Мысли о Тони, который в понедельник должен был узнать наконец его секрет, и о рисунке, который тот должен принести. Мысли о новом рассказе, идею для которого Марти уже придумал, и о Дженни, которая, возможно, гадает, где же сейчас брат. Мысли о том, что все непременно будет хорошо. Все это было так далеко. В тысячи миль отсюда. Где-то на Луне. Или даже на Марсе. Здесь и сейчас остался только Марти, из плоти и крови, и дикого, пожирающего изнутри, страха.
– О, а давай сыграем с тобой в игру! – воскликнул вдруг Честер и расплылся в довольной улыбке.
Марти посмотрел на него сквозь слезы.
– Знаешь, кто такой Румпельштильцхен? – весело спросил Честер.
Марти кивнул, уже догадавшись, что тот задумал.
– Отлично! Я буду Румпельштильцхен, а ты, кто там был по сказке? – увлеченно разбрасывался ролями мужчина.
Марти молчал.
– Неважно! Ты будешь просто, ну я не знаю, просто Марти! – продолжал Честер. – Итак, я Румпельштильцхен, и ты должен угадать мое имя. Если угадаешь, то я тебя отпущу, а если нет, – он погрозил указательным пальцем.
– Итак, Марти, как меня зовут?
Марти не знал имени Честера, в чем честно признался самому себе. Честер никогда не читал рассказов, к нему никогда не обращали за вопросом. Последняя перекличка случилась очень давно. Да и то, она была в стиле Дэвида, с постоянной путаницей имен и людей. Марти не знал ответа, которого от него хотели.
Но Марти все еще был самим собой. Тем же самым Марти, который не переставал острить даже перед нависшим над ним кулаком. Таким же Марти, что и всегда, просто очень сильно напуганным.
– Румпельштильцхен? – сказал он, зная заранее – это не то, что от него ждут. Подтянув воротник футболки, он вытер мокрое от слез лицо и посмотрел на своего обидчика.
«И что дальше?» – спрашивал себя Марти в ожидании реакции на свой остроумный и, если рассуждать логически, верный ответ.
Лицо Честера сначала выразило
Последнее, что увидел Марти, был летящий в него локоть.
Глава 11
Было уже совсем темно, когда за Дженни захлопнулись двери книжного. Улицы, опустевшие от людей и машин, теперь наполнились огнями ночных фонарей, под один из которых ей пришлось подойти, чтобы открыть рюкзак. В тусклом свете она с трудом отыскала внутренний карман, осторожно убрав в него листок с именем. Просто кусок бумаги. Три ровных края и один шершавый, в клетку, внизу логотип канцелярской компании.
Просто кусок бумаги.
Первые несколько минут Дженни бежала. Теперь, когда у нее на руках имелось что-то большее, чем просто слова, она была убеждена – в этот раз ей точно поверят. Ближе к середине пути, когда она устала и перешла на быстрый шаг, у нее появились сомнения насчет своей уверенности.
Что изменилось с тех пор, как она босая выскочила из дома? Поверит ли мать, для которой ее сын уже мертв, в чье-то имя на клочке бумаги? Дженни чувствовала, как вверх, от желудка до горла, поднималось неприятное ощущение. Ощущение, которое бывает после контрольной, когда уверенность в правильном решении испаряется с каждым следующим шагом, пока наконец полностью не исчезнет.
Но, может быть, думала Дженни, ей поверит отец? Когда ей было лет пять или шесть, он только начинал пить, и ей казалось, что в их семье не один, а два отца. Первый – добрый и заботливый, на плечах которого можно было прокатиться перед сном, весело перебирая ладошками по потолку и смеясь, смеясь, смеясь… Второй – злой и нетерпеливый, в присутствии которого нельзя было делать всего того, что он не любит, а что именно, догадайся сам. Первый часто просил прощения за Второго и говорил, что тот больше никогда не вернется в их дом. Но с каждым следующим разом Первый появлялся все реже, пока наконец не исчез вовсе, оставив их с Марти на растерзание Второму. Но даже этот Второй никогда не говорил, что считает Марти погибшим.
Когда до дома оставалась какая-то пара сотен шагов, Дженни замедлила ход до скорости улитки. Крылья, на которых она летела домой, сгорели об очевидные факты, и теперь ей приходилось тащить себя к неизбежному. Уже стоя перед дверью, она гадала, случится ли чудо, или же ей снова придется столкнуться с жестокой реальностью.
– Да что я теряю? – в любом случае она была готова бороться.
Тихо приоткрыв дверь, Дженни с трудом протиснулась в образовавшуюся щель. Рюкзак за спиной дал о себе знать. Она сняла сапоги и положила их рядом с отцовскими кроссовками, которые валялись как придется. Тяжесть в груди усилилась. За последние несколько лет Дженни научилась определять, буквально с порога, в каком состоянии отец вернулся с работы. В те редкие дни, когда он приходил трезвым, его обувь была сложена не совсем аккуратно, но достаточно прилично для человека, который уставший пришел с работы. В дни, когда он вваливался домой пьяным в стельку, его ботинки с него снимала мать, поэтому позже ее можно было видеть у порога, педантично укладывающей его обувь: ботинок к ботинку, перпендикулярно к стене, со шнурками внутри.