Спроси свое сердце

Винк Таня

– Иди, нечего глазеть. Давай, давай, смелее!

Он упирается, а друзья ему: иди, иди!

– Она из нашего универа, кажется, с третьего курса, – крикнул кто-то в спину.

– Знаю, – огрызнулся Леша и нырнул в толпу.

Пробирается он сквозь эту толпу, его толкают, на ноги наступают, что-то кричат прямо в ухо, а он только ее видит. Ему показалось, что она его заметила. Вот уже метра два осталось, и тут его будто под

дых чем-то тяжелым ударили – к ней парень подошел. Стоит Леша посреди веселящихся людей и обзывает себя последними словами. Обозвал и назад поворачивает, и тут его кто-то по плечу легонько «тук-тук»… Он оборачивается, а это… она. Все вокруг замолчало и пропало. Только ее он видит и только ее слышит.

– Привет. – Она улыбается.

– Привет. – В горле – как в пустыне, он растягивает губы в улыбке и ругает себя: идиотом выглядишь, полным идиотом!

– Ты ко мне шел? – И такие у нее глаза удивительные.

– Да, к тебе, – выдохнул он.

Она засмеялась:

– Я так и поняла…

Странно, но ее смех не резанул его самолюбие – он был добрым, он шел из ее души. И ему показалось, что вспыхнула яркая звезда и осыпала его своими искрами, а в груди образовалось что-то хрустальное.

Это что-то он мог сравнивать только с крошечным хрустальным графином, единственной памятью о прапрадедушке, погибшем в сталинском концлагере. В этом графине всегда была водочка, настоянная на тоненько, не толще соломки нарезанной шкурке лимона. Полосочки шкурки закручивались спиральками и дугами, и Леша, еще совсем маленький, любил взбалтывать водку и смотреть, как спиральки и дуги всплывают, танцуют, падают, сталкиваются, и этими проделками с графином он наводил на бабушку неподдельный ужас. А потом ругал себя за то, что бабушка, покряхтывая и держась за сердце, лезла на стул и прятала графин подальше, на верхнюю полку старого буфета из карельской березы.

Может, оттуда, из дальних, но так отчетливо запечатленных воспоминаний, берет начало его неспособность сказать что-то неприятное другому человеку? Сделать больно не только намеренно, но и нечаянно. Осудить, когда все вокруг судят. В его семье никогда не ссорились, не упрекали друг друга, не поучали. Правда, любили почесать языками на предмет образованности, культурного уровня, умения одеваться – не в смысле дорого, а в смысле со вкусом. И еще иногда проскальзывало язвительное о происхождении – кто какого круга и какой закваски. Эти разговоры Леша не любил,

остро ощущая их старомодность, все, что было до эпохи смартфонов, он воспринимал не иначе как музейный экспонат, достойный вежливого внимания, и не более, – в Фейсбуке, знаете ли, нет графы «происхождение». И еще он не клеймил пьяниц и наркоманов, знал, что это не прихоти, а болезни, вписанные в генетический код, как почечная недостаточность или язва желудка.

Над их семьей, конечно, тоже время от времени собирались тучки, – то кто-то заболеет, то кто-то с кем-то поругается, но болезнь лечили, поругавшихся мирили, и жизнь текла дальше.

В его личные дела не лезли, советовали соблюдать правила безопасности и гигиены – так витиевато обозначалось использование презерватива; учили разумно тратить деньги и время и выбирать девушку головой, а не другим местом.

Чем Леша выбрал Настю – трудно сказать. Но когда он сообщил родителям, что влюбился, мама довольно сухо сказала:

– Не наследи там, где не нужно. – И довольно резко добавила: – Надеюсь, у тебя это несерьезно.

– Мама, – довольно официально произнес Леша, – а я надеюсь, что у меня это серьезно.

Еще в детском саду Леша понял, что не может отнять у девочки игрушку, не может толкнуть. В школе девчонки тыкали ручками в его спину, но он не мог на них сердиться – это же девчонки! Другой дал бы такого тумака, что летели б вверх тормашками, но не он. Это привносило в жизнь некоторые неудобства. В институте он тоже не мог ответить грубостью на девчачью грубость, а парни еще как отвечали! Конечно, к двадцати двум годам он уже пообтерся, немного заматерел – на хамство отвечал, но так, как ответил бы его дед, филолог. И за это прослыл на факультете джентльменом. К моменту знакомства с Настей он имел опыт общения с девушками, но ему еще не доводилось терпеть ухаживания со стороны подруги девушки. А Оксана приставала к нему, причем нагло, прямо на глазах Насти. И как он скажет Насте, что ее лучшая подруга, с которой она с первого класса, проявляет к нему интерес? Скажет, что она звонит ему просто так, поболтать, а потом держит у телефона полчаса? Нет, он не скажет. За плохие новости, знаете ли, раньше голову рубили, и Настя ему точно не поверит. Ведь в кафе она на него смотрела с укором, а не на Оксану. Что же делать? Надо все так и объяснить – хуже, чем сейчас, уже не будет.

Конец ознакомительного фрагмента.