Спроси свое сердце
Шрифт:
– Это неправда, Рита просто не умеет выражать свои чувства. В глубине души она хорошая.
– Ой, не надо! Злость она умеет выражать. Знаешь, когда я была маленькая, думала, что я неродная. Вот что: я не хочу ехать домой, сессию я сдала, и, если ты не против, я к тебе поеду.
– Пожалуйста, мне будет веселее. Но твоя мама может обидеться.
– Это ее дело. – Настя поджала губы. – Я на нее тоже обиделась. Она сегодня так орала на меня! Она обвинила меня в том, что я подслушивала. А я понятия не имела, что они придут! Слышала б ты, что она несла! – Настя закатила глаза. – У меня тут свои проблемы, я только с Лешей поссорилась, думала, приду домой, успокоюсь, все обдумаю, а тут они являются! И знаешь, что я поняла?
– Что?
– Что она ненормальная!
– Настя, так нельзя говорить о матери!
– Можно! Она доиграется, что Дима ее оставит! А я не хочу, чтоб они расставались, он очень хороший, он мне как
Да, ей повезло с тетей, думала Настя, она адекватная, знает, что в жизни главное, а на что можно не обращать внимание. У нее все как-то само собой получилось – и работа хорошая, и люди уважают. И сестру терпит, а ведь та с ней, мягко говоря, не всегда вежливая, но с Гали как с гуся вода, она умеет со всеми дружить, всегда в хорошем настроении, особенно по утрам – ходит по дому, поливает цветы и разговаривает с ними. И с холодильником разговаривает. Не только с ним, а со всей техникой – благодарит за помощь. Наверное, потому холодильник не ломался двадцать лет, а стиральная машина «Сименс» – вообще страшно произнести, целых двадцать шесть. А самое большое чудо – автомобиль «жигули», который недавно продали. Как только Галя приехала на новенькой «тойоте», тут же прибежал сосед: продайте «жигули» моему куму, он в деревне живет, а они из тех, настоящих, что не ломаются и не гниют. Галя ни в какую. А потом Рома сказал, что пора продавать, что ему больно смотреть на эту машину. И еще сказал, что покойников нужно отпускать. Галя тут же позвонила соседу, и все, больше они машинку эту не видели. Но, перед тем как расстаться, они фотографировались с машиной чуть ли не в обнимку. В альбоме Гали есть фотография, на которой Рома со своей семьей возле этих «жигулей», ему там десять лет, и вся его семья еще живая…
Понятно, почему этот Юрий Ильич так на нее смотрит. Она регулярно в спортивный зал ходит, к косметологу ездит, любит красивую одежду, обувь и выглядит значительно моложе своих пятидесяти трех. А вот мама любит загорать в солярии и выглядит старше своих лет. Многие говорят, что загар омолаживает, но это неправда, он старит. Мама теперь выглядит старше Димы. Ох, только бы они не расстались! Как она вопила: «Как ты смеешь меня обвинять!» Наверное, опять завела себе кого-то, она это умеет, а Дима узнал. И что теперь будет? Вот горе…
Такого мужчину она больше не встретит, Дима замечательный, добрый, спокойный. Настоящий папа. Его сыновья неохотно с ним общаются, они обижены – это понятно, поэтому его надо жалеть, помочь справиться с этим, а мама не помогает. И в ателье она ему не помогает, сидит дома, ходит по магазинам, с подружками по кафе, а его ателье в городе чуть ли не самое известное. Правда, сейчас люди не очень стремятся шить одежду на заказ, это дорого, но давние клиенты остались, и еще танцоры добавились – Дима разработал хорошие лекала для танцевальных фраков, и от ребят отбоя нет, так что он работает в выходные и в праздники и очень устает. А недавно заказывали фраки японцы и норвежцы, у них там пошив стоит намного дороже. Настя спросила, а как же примерка, а Дима говорит, мол, он находит ребят с такими же размерами и отлично справляется с заказами. Но если бы не цех, отшивающий массовку для базара, с деньгами было бы очень туго – марку «Дмитрий Шваюк» уже знают, и вещи закупает не только харьковский рынок, но и одесский, киевский, львовский. А маме все не так.
А уж это ее вечное высокомерие…
Есть высокомерие скрытое, а есть бросающееся в глаза. Так вот Риткино из последних. Проснулось оно едва ли не в детстве, и это удивляло, но также доказывало, что дитя рождается с уже «встроенным» характером и хрен его изменишь. У Галки высокомерия не было, а росли они в совершенно одинаковых условиях, обе без отцов, и никаких привилегий, кроме внешних, Рита не имела. Бог наградил ее длинными ногами и темными блестящими волосами, а Галю – ни тем ни другим, и она выглядела как слегка общипанный цыпленок на фоне лебедеподобной сестры. Им было двенадцать и восемь лет соответственно, когда отец Маргариты сообщил, что будет подавать на развод и раздел квартиры (квартиру от завода получил он, еще когда жил с первой женой, вернее, получил трехкомнатную, а после развода ему осталась двухкомнатная) и что завтра сюда придет его новая жена, уже третья. Почему Валентине Степановне не везло с мужьями, никто не знает, она была женщиной неглупой и интересной. Отец Маргариты сделал, как обещал – на следующий день он вернулся с работы с ярко накрашенной полной блондинкой, двумя чемоданами и замком. Замок он сам врезал в дверь комнаты, и у них получилась, как сказала Валя дочерям, коммунальная квартира. Валя тут же вызвала слесаря из ЖЭКа, и в двери второй комнаты тоже появился замок. А потом началось
На обратном пути Валя забегала на телеграф, звонила в Люботин, потому как подруга запретила звонить по межгороду. Родителям Валя ни слова не сказала о таком радикальном повороте в ее жизни, потому как после первого развода с Галкиным отцом уже наслушалась. Но гостеприимство подруги, увы, измерялось в днях. Шел одиннадцатый день, когда она вдруг завелась с пол-оборота – утром в чайнике не осталось горячей воды – и высказала все, что лежало на ее уставшей душе. Это «все» крутилось вокруг быстрого расхода продуктов, мыла, шампуня и электроэнергии. О счетчиках воды тогда еще понятия не имели, иначе был бы поднят и этот вопрос. И еще она переживала, что гости звонили по межгороду.
– Мы не звонили, честное слово, – оправдывалась Валя, стараясь утихомирить подругу. Ей очень не хотелось ехать в Люботин, а уж тем более возвращаться в квартиру мужа.
– В конце месяца узнаем, – парировала подруга.
– Я приношу продукты каждый день, шампуни покупаю…
– Я не знаю, что ты приносишь, но мои траты увеличились.
Вот так многолетняя дружба разбилась о скалы под названием «быт». Подруга попросила Валю оставить деньги на оплату электричества и освободить комнату. Валя позвонила мужу, а он вдруг говорит, мол, не приходи, я дам тебе три тысячи рублей, а ты мне расписку, что на квартиру претендовать не будешь. Валя от радости едва язык не проглотила: три тысячи стоила однокомнатная кооперативная. И согласилась. Муж настоял, чтобы передачу денег оформили у нотариуса, и после этого Валя с дочками вернулась в Люботин. Родители ее встретили без особой радости, а вот внучкам были рады несказанно. И девочки тоже обрадовались – дедушку и бабушку они любили. Бабушка работала руководителем диспетчерской службы железнодорожной станции «Люботин» и была дамой с властным характером, а дедушка был человеком скромным, тихим, но занимал весьма солидную для того времени должность начальника базы промышленных товаров. Правда, иногда он брал бутылку водки и молча пил, но все понимали, что он войну вспоминает.
Внучек они любили, можно сказать, одинаково, с небольшим перевесом в сторону Риты. Может, потому, что она младшая, а может, потому что более напористая. То и дело было слышно: мне нужно то, мне нужно это! Мама, конечно, ставила Риту на место словом или делом – по заднице, но лекарство это действовало недолго.
– Рита наглая, вся в отца, – услышала как-то Галка тихий голос мамы.
– Не говори так про свое дитя, – упрекнула ее бабушка.
– Она меня достала, – оправдывалась мама.
– Дите не может достать, потому что оно твое. Вот что я скажу тебе, дочка: ты тоже не всегда была сахарная, но такая судьба матерей – все терпеть, потому что любовь идет от матери к ребенку, а уж никак не наоборот.
– Мама, ну ты же видишь, какая она? Такие истерики устраивает, хоть вешайся! Перед соседями стыдно!
Да, Ритка умела устроить истерику, особенно если дедушка Степа что-то привозил только Гале – юбку или туфли. Она так орала, хоть уши затыкай. И еще у нее была привычка – дедушка заедет во двор, она сразу к багажнику, откроет и нырнет туда почти с головой, одни ноги торчат. Галю отталкивает, роется, увидит что-то, засунет под мышку – и бегом в дом. И не дай бог, если засунутое надо отдать Гале.
– А ты терпи, – поучает бабушка маму.
– Я терплю, иначе уже не знаю, что с нею сделала бы.
– Не смей так говорить, она твоя дочь. Вот что я тебе скажу, не зря ты не ужилась ни с одним мужем, ты и жена плохая, и мать никакая.
– Я никакая мать? – возмущается мама.
– Да, Валентина, ты плохая мать, раз не можешь найти общий язык с дочкой.
– Но с Галей нахожу!
– У Гали твоей ни характера, ни кожи, ни рожи. Потому и так.
Вот такая была у них бабушка. А однажды она при всех дала маме увесистую оплеуху и прошипела: