Спроси свою совесть
Шрифт:
— Ну машину, — под общий смех признался Сергей.
— Вот так-то, — подвёл итог спору Николай. — Дай бог, как говорится, всем нам в достатке жить. Ну, а если излишек подвернётся, мы и от него не откажемся!
Все зашумели, обрадованные, что спор кончился. Серёжка ещё пытался что-то сказать, но его уже не слушали.
— Танцевать! — призывно махнула рукой Лида, выходя из-за стола и направляясь к двери в соседнюю комнату.
— Танцевать! — подхватили все.
К Ивану и Ире подошёл, сердито бурча, Серёжка
— А всё-таки я прав, — упрямо заявил он. — Хотел я им сказать о том, что Ленин говорил: при коммунизме из золота общественные уборные делать будут, да неудобно было за столом.
— Милый Серёженька, — неожиданно ласково проговорила Ирина, — ты как во сне живешь. Проснись, оглядись вокруг! У какой уважающей себя девушки сейчас нет золотых серёжек? У большинства! У какой молодой пары ты не увидишь золотых обручальных колец? Да без этого и свадьба не мыслится! А ты — общественные уборные! Пойдём, Ваня, танцевать.
И она увлекла за собою Ивана, ошеломлённого не менее Сергея, в соседнюю комнату, где уже вовсю гремела музыка.
Иван испытывал непонятное ему чувство какого-то неудовольствия. Во время танцев он пригляделся к девчатам и убедился, что Ирина была права: почти у всех у них были в ушах золотые серёжки, да и у Ирины в самых мочках уха блестели две красные капельки.
— И как только это я раньше не замечал? — удивлённо думал он. — Или они надевают эти серёжки вот на такие вечера, а в школу их не носят? Или просто до этого я не обращал внимания?
Тревожащее чувство не покидало его ни во время танцев, ни после, когда снова уселись за стол пить чай с «фирменным, норинским», как объявила Лида, пирогом с яблоками.
Ушли они с Ирой из гостей раньше всех, только Женька Курочкин исчез до них, как-то незаметно тихо, что обычно было ему не свойственно.
Медленно шли они по тёмным, притихшим улицам. Ирина чему-то задумчиво улыбалась.
— Знаешь, Ирина, — негромко начал Иван, — я всё время возвращаюсь в мыслях к тому спору, который за столом был. И мне кажется, что Серёжка всё же прав.
— В чём? — остановилась Ира. — В том, что хорошо жить — это плохо?
— Да нет, — поморщился Иван, — не в этом. Конечно, каждый хочет жить получше. Но вот когда эта погоня за вещами, за побрякушками становится чуть ли не самоцелью, главной жизненной идеей! Вот это и есть, по-моему, скатывание в болото мелкобуржуазного мещанства!
Ирина по-прежнему молчала, улыбаясь каким-то своим мыслям.
— И насчёт машин Серёга тоже прав, — продолжал Иван. — Вон у меня сосед купил «Москвича». Так он на нём осенью ездит по дальним совхозам, скупает там яблоки по двадцать, по тридцать копеек за килограмм, а зимой продаёт по полтора рубля! Так какое же это средство передвижения? Это уже средство для спекуляции, для личной наживы. Хуже нет, когда человек
Ирина неопределённо пожала плечами.
— Понимаешь, — развивал свою мысль воодушевившийся Иван, — вот вся эта тяга к золоту, к тряпкам, к побрякушкам она, как бы тебе это поточнее сказать, вот вроде закона всемирного тяготения, к земле прижимает. И для того, чтобы взлететь, необходимо преодолеть этот закон. Согласна?
— Согласна, согласна, — ответила Ирина. Но по её голосу Иван догадался, что это сказано только для того, чтобы не молчать, а на самом деле мысли Ирины заняты чем-то другим.
— Да ты не слушаешь меня. О чём ты думаешь?
— Не скажу, — негромко прошептала Ирина, отрицательно качнув головой.
— Нет скажи! — оскорблённо настаивал Иван. — Иначе я обижусь.
— Я стесняюсь.
— Кого? — искренне удивился Иван. — Меня?
— Ну хорошо, — поколебавшись, согласилась Ирина. — Только ты не гляди на меня.
Она отвернулась от Ивана, спрятала лицо в воротник пальто и тихо проговорила:
— Просто я представила себе… как лет через пять… или восемь… мы едем с тобой на автомобиле. Ты за рулём… я рядом… а сзади — две или три мордашки…
— Ира!..
Иван даже задохнулся от нахлынувшего внезапно на него всепоглощающего ощущения счастья. Он повернул её лицом к себе и утонул в широко раскрытых навстречу ему серых глазах. А потом прижался своими губами к вздрагивающим тёплым губам Ирины.
Время остановилось. Только гулким метрономом отстукивали их сердца. Наконец Ирина отстранилась.
— Домой пора, — прошептала она, поправляя шапочку. Потом взяла его под руку, доверчиво прижалась плечом, и они опять пошли вниз по улице.
Шли молча, время от времени поглядывая друг на друга. Ира улыбалась и, наконец, не сдержавшись, фыркнула.
— А теперь чему смеёшься? — спросил Иван.
— Так. Вспомнила твой подарок, — улыбаясь, ответила Ирина. — «Сердце на ладони». Это про таких, как ты, наверное. У которых вся душа нараспашку.
— А тебе хотелось бы, чтобы я хитрил и притворялся? — обиженно проговорил Иван.
— Дурашка ты мой, — ласково сказала Ирина и теснее прижала его руку к себе. — Именно таким вот тебя и люблю.
Впервые между ними было произнесено это слово. И хотя сказано оно было просто и тихо, для Ивана оно прозвучало праздничным звоном колоколов, на мгновение даже оглушив его. Он склонился к руке Ирины и прижался губами к светлой полоске кожи, белеющей между варежкой и рукавом пальто.
— Ты чего? — спросила она, не отнимая руки.
— Я тебя тоже люблю! — тихо и торжественно, как клятву, произнёс Иван.
— Я знаю, — просто ответила Ира.
Они шли молча. После сказанного все другие слова казались лишними, серыми. Наконец Ира заговорила: