Спутники смерти
Шрифт:
Он опять вспыхнул:
— Это не она!
— Но кто тогда?
— Не знаю я! Грабитель, может, какой…
— Хорошо… Посмотрим, что скажут криминалисты. Что было дальше? Расскажи, что произошло в четверг.
— В школу я не пошел.
— Так, а что ты делал?
— В поле пошел. Вечером в понедельник и во вторник утром тоже. Надо ж за скотиной-то смотреть.
Я кивнул.
— Так ты умеешь доить?
— У нас аппарат.
— Ну да, разумеется. А потом что ты делал?
— Просто сидел дома и ждал, что будет дальше.
— А
— Ну да. А потом Силье пришла. Потому что в автобусе-то меня не было. — Он помолчал немного. — Тогда я ей рассказал.
— И как она себя вела?
— Да испугалась до смерти, ясно дело.
— Но все-таки она ведь сказала…
— Ну сколько раз еще повторять? Не она это!
— Не она, значит. Силье сказала тебе, что надо позвонить в полицию?
— Ага, сказала.
— А ты что?
— Так он тогда и пришел! Я испугался. Я ж знал, что они сразу на меня подумают, так и вышло. Схватил винтарь и потащил Силье на задний двор и наверх, в Трудален.
— Помощник ленсмана сказал, что ты в него стрелял.
— Ну да, когда он заорал, чтоб я остановился. Я останавливаться-то не хотел, знал, что они скажут, а теперь… А теперь сижу я здесь ни за что, виноватый в том, чего не делал!
— Ты сказал, что взял винтовку. Спальня-то на втором этаже, разве не так?
Он кивнул.
— А ты сидел на первом и, как ты сам сказал, ждал, что будет дальше.
— Ага.
— Ты принес винтовку вниз?
— Так надо же было чем-то защищаться, если он вернется!
— Кто?
— Разбойник!
— Но пришел полицейский…
— Да! Остальное вы знаете. Я укрылся наверху, в Трудалене, вместе с Силье. Я бы и не сдался никогда. Сидел бы там аж до… Так что пусть бы подстрелили меня, если б захотели.
Мы оба как-то разом замолчали. Что-то в этой истории было не так. Я никак не мог себе все это представить: два мертвеца, Клаус в кровати, Кари у окна, тела их прошиты пулями. Кто это мог сделать? Силье? Нет, она же еще девчонка! Ян Эгиль мог бы, если у него были веские причины так поступить. Но с таким же успехом это мог сделать кто-то другой. Грабитель, как говорит Ян. Однако ведь ничего не было украдено, да и следов взлома не обнаружили. Что же могло послужить мотивом?
Преступник, стоящий у кровати перед двумя умершими или умирающими жертвами. О чем он — или она? — думал? Что он делал? Убежал? Уехал? Может, той ночью кто-нибудь заметил незнакомую машину во дворе или на дороге в долину? Или все же это были Ян Эгиль и Силье? Они прибежали обратно в Альмелид и, пока никто не заметил, спрятались в спальне, прижимаясь друг к другу?
Может, все было именно так?
А если Силье сказала правду — тогда у нее был мотив для убийства! В таком случае, нет ничего удивительного в том, что она доверилась любимому человеку, который ко всему прочему жил с возможным насильником в одном доме, не будучи ему родным сыном. А может быть, они сговорились, и она им руководила, а он был лишь исполнителем?
И когда у них не оставалось другого выхода, как сдаться, Силье сделала все, что могла, чтобы вывести его из-под удара, и взяла всю вину на себя…
Да уж, приходится признать, что, пока не будет доказано что-либо другое, именно такое развитие событий — самое вероятное.
Я кашлянул, чтобы привлечь его внимание. Он поднял глаза от стола.
— Послушай, Ян Эгиль. Ночью Силье назвала Клауса старым мерзавцем. Мы догадываемся, что она имела в виду. И если бы эти убийства совершил ты или она… то, вполне возможно, из-за этого? Может, он к ней приставал?
Он отрицательно покачал головой:
— Я не видел. И она ничё такого мне не говорила.
— Ну, так часто бывает. Человек до последнего все держит в себе. Как ты думаешь, мог ли он это сделать, а ты бы об этом не знал?
Он пожал плечами:
— Все может быть, что ж.
— А к тебе он никогда не приставал?
— Нет! — Он разгневанно посмотрел на меня. — Вы ваще за кого меня держите?
— Насильникам часто все равно, какого пола их жертва. Я должен был задать этот вопрос, извини.
Тут я вспомнил, о чем просил ленсман: добиться признания или отчетливых показаний. Но еще когда я входил в кабинет, у меня уже было такое чувство, что об этом и речи быть не может.
Я пристально посмотрел на него и осторожно начал:
— Теперь о другом, если можно, Ян Эгиль. Я хочу тебя попросить вспомнить, что произошло десять лет назад.
Его глаза сузились, и он как будто затаил дыхание.
— Мы же с тобой именно тогда и подружились, и поэтому я сейчас здесь. Нам было так хорошо вместе — тебе, мне и Сесилии?
Он ответил мне выжидающим взглядом.
— Ты помнишь, что тогда произошло?
Он продолжал молча смотреть на меня. Черт! Только бы его не спугнуть!
— Твой отец упал с лестницы и сломал шею. Твоя мать заявила, что это случилось во время ссоры. Но перед этим отец и ты оставались дома одни. Ты помнишь это?
Он сомкнул губы и еле заметно, но все же утвердительно кивнул.
— Я думаю, ты играл своим паровозиком.
— Мой паровозик. Он у меня сохранился! — оживился на секунду Ян Эгиль.
— Он был такой классный! — подхватил я.
— И позвонили в дверь… — медленно произнес он.
Я подался вперед, затаив дыхание в надежде, что он продолжит, но он замолчал.
— И позвонили в дверь, — повторил я.
— Да. Кто-то пришел. Я слышал, как они ссорились, но продолжал играть в паровозик. Я не хотел их слышать!
— Они ссорились? Мама и папа?
— Это была не она! Это был мужчина. Мужской голос.
Меня как будто ударило молнией.
— Что?! Как ты сказал?
Он непонимающе уставился на меня: