Спящий агент

Гребе Камилла

И только сейчас заметил быстро приближающийся, отчаянно сигналящий грузовик. Он же не на той полосе!

Хайнц нажал педаль газа и резко повернул вправо. Машину, естественно, занесло, она сделала оборот и ткнулась багажником в сугроб. Удар мягкий, но сильный. У него на секунду захватило дух.

И все стихло. Мотор заглох, фура пронеслась мимо, оставив за собой долго не оседающее облако снежной пыли. Только голос радиодиктора:

…изысканный симфонизм Рихарда Штрауса особенно проявляется в таких сочинениях, как…

Он

выключил радио – голос показался ему невыносимо громким.

Поморгал, приходя в себя.

Не ошибся ли он? Там и в самом деле был знак? Или это галлюцинация от переутомления?

Лишь бы завелся мотор. Если нет – придется вызывать техников и ждать как минимум два часа, а то и больше.

Хайнц, прочитав короткую молитву из двух слов «ну, давай», повернул ключ в замке.

Мотор как всегда исправно завелся.

Он включил первую скорость, и машина выползла из сугроба, обрушив за собой пласты снега…

Двадцать лет они не давали о себе знать. Хайнц уже решил, что его миссия закончена. Двадцать лет он проезжал мимо этого загадочного ангара за мойкой чуть не каждый день, и каждый раз вначале с опаской, потом все чаще по привычке бросал взгляд на стену.

Последние десять лет он был уже совершенно уверен, что никогда больше не увидит на стене этот условный знак.

Он забыт. Уволен. Свободен.

А что теперь?

Развернулся, поехал назад. Метрах в пятидесяти съехал на обочину, остановился и вышел из машины. Мельком глянул на багажник – ничего страшного. Лопнула пластмассовая панель, выбило сенсор парктроника.

Обойдется.

Медленно пошел к заправке.

Еще не дойдя до места, уже знал: не ошибся. Не показалось. Пентаграмма на сером фасаде. Нарисована совсем недавно, самое большее несколько часов назад.

Может, какой-нибудь юнец развлекался? Случайное совпадение? Сейчас много таких. Важно выделиться: то свастику намалюют, то серп и молот. Даже не знают толком, что это за символы, что они означают и что за ними стоит. Миллионы загубленных жизней.

Мальчишки… он привычно оценил вероятность такого совпадения и пришел к выводу: маловероятно. Конечно, теперь редко кто из подростков не носит с собой две-три банки со спреем, но здесь? В глухом углу, далеко от жилья, на автоматической заправке, да еще не на видном месте, а за мойкой, где мало кто увидит их искусство.

Допустим… как они сюда добрались? Он посмотрел внимательнее. На заправку, и это очевидно, давно никто не заезжал. Нетронутый, чистый, сахарно поблескивающий под солнцем снег. Ни следов от мопедов, ни окурков, ни пустых банок из-под пива или энергетиков.

Только эта проклятая пентаграмма.

И есть только один способ выяснить, что это: случайное, маловероятное совпадение или катастрофа, кардинально меняющая его жизнь.

Он поехал на условленное место.

За несколько километров до Лёвсты Хайнц свернул налево, по направлению к озеру. Этой дорогой зимой почти не пользовались, чистили редко. Машина, несмотря на

полный привод, то и дело буксовала. В одном месте дорогу перегородил отломившийся под тяжестью снега огромный сук. Пришлось остановиться и не без труда оттащить его в сторону.

Появилась какая-то надежда.

Значит, сюда давно никто не ездил. Скорее всего, он подъедет к условленному камню у ручья – а там ничего нет. Девственно чистый снег с заячьими следами.

Хайнц остановил машину под величественной елью – наверняка не меньше ста лет. Picea abies, ель обыкновенная. Может жить до четырехсот лет. На горе Фулу в Швеции нашли корневую систему, которой, ни больше ни меньше, восемь тысяч лет. Утешительно. Все, что происходит сегодня, – бред, придуманный людьми. Недолговечная аномалия.

Наверное, можно спокойно возвращаться домой.

Не считают же в Центре, что он, как оловянный солдатик, всегда на посту и готов им служить. Сейчас он вернется на свою виллу в Тьерпе, и все исчезнет, как исчезают ночные кошмары при пробуждении.

И тут он вспомнил Будапешт. Статья в газете осенью: двойное убийство. Журналист строил предположения: наверняка русская служба безопасности ликвидировала двух отказавшихся сотрудничать агентов. Перерезали горло, бросили в мешки для мусора и утопили в Дунае. Через несколько дней тела нашли играющие у воды дети.

Хайнц вышел из машины, посмотрел на солнце и прищурился. Глубоко вдохнул морозный воздух и поплелся к поляне.

Никаких следов на снегу – это верно… Но снег шел только последние два дня, так что это ни о чем не говорит.

Посмотрел на руки – кровоточащие ссадины. Оказывается, ободрал ладони, пока тащил сук.

Камень лежал там же, где и всегда.

Внизу, почти у самой земли, – трещина. Осторожно сунул руку, наткнулся на острый холодный угол и вытащил запаянный пластиковый конверт.

Со стоном выдохнул, упал на колени и обхватил голову руками.

Впервые за двадцать лет Хайнц Браунхаймер плакал.

От страха, от отчаяния… от внезапного осознания: от прошлого уйти не удастся.

Том

Карлавеген, центр Стокгольма, январь 2014

Понедельник.

Следующий день после оглушительного сообщения от женщины, с которой он жил уже десять лет.

Мы с тобой… Я больше не хочу.

Том еще раз попытался с ней поговорить. Ночью, пока они лежали без сна на широкой, как вертолетная площадка, кровати.

Она его уже не любит, и продолжать отношения было бы несправедливо ни по отношению к ней, ни по отношению к нему. Произнеся эту высокопарную фразу, Ребекка опять разрыдалась. Он по привычке обнял ее, попытался успокоить, но внезапно осознал нелепость ситуации: она его бросает, а он принялся ее утешать. И оттолкнул, по-видимому, довольно резко – она вскрикнула и упрекнула его в грубости.

И оба замолчали. Она продолжала еще какое-то время всхлипывать, потом дыхание выровнялось и успокоилось.