Спят усталые игрушки
Шрифт:
Интернат стоял в глубине отлично оборудованного двора. Асфальтовые дорожки чисто выметены, клумбы перекопаны, качели и турник покрашены яркой краской цвета «берлинская лазурь».
От железных ворот до парадной двери тянулся огромный застекленный стенд «Наша гордость». Глаз побежал по фотографиям. В разные годы в этом детдоме воспитывались будущие врачи, директора заводов и даже один космонавт. Снимка Рощина почему-то нет.
Я невольно улыбнулась от нахлынувших воспоминаний. Долгое время вместе со мной на кафедре
В молодости он жил в Марьиной Роще. Во дворах вспыхивали драки, и местные мальчишки постоянно ходили друг на друга «улицами». В очередной разборке произошла трагедия. Кто-то из неуправляемых подростков вытащил финку и проткнул противника. Арестовали всех, Радько тоже. Суд сурово наказал драчунов, Михаил Андреевич получил пять лет колонии общего режима и отсидел от звонка до звонка.
Очевидно, с детства будущий профессор отличался незаурядным характером, потому что за решеткой не опустился. Окончил школу и начал самостоятельно учить языки. На свободу вышел с твердым желанием продолжить образование, связей с бывшими «коллегами» по бараку не поддерживал, одного тяжелого урока хватило на всю оставшуюся жизнь.
Михаил Андреевич написал сначала кандидатскую, потом докторскую диссертации, выпустил несколько книг и учебников, приобрел авторитет. Своего уголовного прошлого профессор Радько никогда не скрывал, все в институте знали, что в молодости он «отмотал срок».
Однажды в понедельник Михаил Андреевич появился на пороге кафедры с растерянным лицом. Я как раз проверяла контрольные. Обратив внимание на его слегка обескураженный вид, поинтересовалась:
– Новая дама или просто позволили себе лишнюю рюмашку?
Михаил Андреевич вздрогнул:
– Не поверите, Дашенька, какая со мной история в выходные приключилась.
В пятницу вечером ему позвонили.
– Здравствуйте, товарищ доктор наук, – раздался из трубки голос со знакомыми командными интонациями. – Учреждение УУ 1906/7 беспокоит.
Радько почувствовал себя неудобно. Это номер колонии, где он когда-то в тоске считал дни до освобождения.
– Вы должны нам помочь, – заявил начальник.
– Чем? – осторожно осведомился профессор.
Выяснилось, что администрация исправительного заведения приглашает к себе бывших «сидельцев». Но не всех, а только тех, кто, «твердо став на путь исправления, достиг больших профессиональных высот».
– Ваш приезд будет иметь огромное воспитательное значение, – басил в трубку «хозяин». – Глядя на ваш пример, многие возьмутся за ум. Не волнуйтесь, на машине туда-обратно отвезем, в столовой накормим.
Радько крякнул, вспомнив «рыбкин супчик», и согласился.
Рано утром, в воскресенье, у дома посигналила черная «Волга». Там уже сидели двое. Молодой, сильно потеющий парень в форме,
– Колян, – представился здоровяк, протягивая Михаилу Андреевичу огромную жесткую ладонь, – шахтер, Герой Социалистического Труда, тоже, так сказать, из бывших.
Дорога заняла меньше часа. Когда впереди показались знакомые, выкрашенные темно-зеленой краской ворота, профессор невольно поежился. В голове возникли воспоминания о шлюзе, куда сейчас загонят машину, и унизительном обыске.
Но «Волга» притормозила у административного корпуса. Там, с кособоким караваем в руках, маялась парочка толстоногих девушек в защитной форме.
– Итит твою налево, – восхитился Колян, – вот уж не думал, что меня так здесь встречать станут!
Михаил Андреевич понимающе хмыкнул и машинально пошевелил лопатками. В его прошлый приезд сюда, много лет назад, конвоиры надавали ему по дороге довольно ощутимых тумаков всего лишь за то, что парень не смог сдержать слез, поняв, где придется провести томительные пять лет.
Девчонки вручили каравай, появился «хозяин» зоны. Обняв и расцеловав гостей, он сообщил:
– Все в клубе, ждут не дождутся.
Залязгали автоматические замки, заскрипели многочисленные железные двери, и Радько пожалел, что согласился приехать, – слишком сильны оказались воспоминания.
Наконец вышли на широкую асфальтированную дорожку, ведущую к клубу, и Михаил Андреевич замер. Прямо перед гостями на железных стойках реял огромный транспарант. «Аллея славы. Заключенный, помни: твердо став на путь исправления, ты можешь достичь в жизни всего. Посмотри на эти лица – они тоже отбывали срок в нашем учреждении».
На секунду в душе профессора поднял голову преподаватель, и он хотел ехидно заметить, что сидели в колонии не только лица, но и тела осужденных. Однако язык прирос, потому что Михаил Андреевич узрел саму аллею славы.
По бокам дорожки помещались стенды с фотографиями. Снимок Радько открывал экспозицию. Администрация обладала только одной карточкой профессора – той самой, со справки об освобождении. И Радько отлично помнил, как его снимали.
Раз в месяц в колонии появлялся фотограф. С собой он привозил старомодный черный пиджак, весьма застиранную белую рубашку и галстук-самовяз на резинке.
Двое заключенных натягивали простыню. Будущий вольноотпущенный скидывал телогрейку, облачался в гражданское, и следовала команда:
– Сесть на стул, посмотреть на ботинки, потом на меня.
Снимки получались чудовищными. На первом плане бритый череп, глаза глядят исподлобья, мрачно и настороженно, рот крепко сжат.
Радько уставился на снимок. Сзади донеслось:
– Итит твою направо.
Очевидно, Колян обнаружил свою фотку.
Внизу находилось пояснение, отпечатанное на пишущей машинке с прыгающими буквами: