Спят усталые игрушки
Шрифт:
Произнесенные вслух имя и отчество начальника местного собеса развеяли недоверие, и Марья Сергеевна отворила. Почтальон вошел в комнату, вытащил деньги, пересчитал, достал ведомость, ручку…
Не ожидавшая ничего плохого старуха стала расписываться и тут же потеряла сознание.
Обморок длился не так уж и долго, но похитителю хватило времени, чтобы выхватить из кроватки мирно спящую Верочку и убежать. Марья Сергеевна кинулась на почту звонить Людмиле на пейджер. До сих пор она пользовалась этим номером всего дважды, и оба раза Мила тут же соединялась со старушкой. Но сейчас ответа она не дождалась. И только
А потом появилась я с сообщением о смерти Шабановой.
Глава 16
Я возвращалась домой, когда уже начало темнеть. Голова просто распухла от неожиданных сведений, но многое казалось непонятным. Итак, Мила состояла в секте. А как же ее бесконечные связи с мужчинами? Как-то не вяжется подобное поведение с образом смиренной и целомудренной «путницы». Если Света и впрямь мать ребенка, то куда подевалась дочь Людмилы? Получается, что они родились в одно и то же время. Шабанова не изображала беременность, она на самом деле ждала прибавления. Мать несчастного Константина, Калерия Львовна, будучи женщиной подозрительной, прежде чем подписать в нотариальной конторе бумаги, потребовала, чтобы Людмила вместе с ней побывала у гинеколога. И, только убедившись, что мерзкая баба и впрямь в положении, отправилась к нотариусу.
Я показала Марье Сергеевне фотографию, взятую у Людмилы, и Балабанова моментально признала свою правнучку. Зачем же хранить возле изголовья изображение чужой девочки? Напрашивался естественный вывод. Верочка на самом деле – дочь Людмилы, но почему она выдавала ее за правнучку Балабановой? И куда увезли сироту? Кто ее настоящий отец: Константин или Жора? Впрочем, это уже не имеет никакого значения, потому что оба погибли, да и Люда давно на том свете. Где же искать Верочку!
Перед глазами встала прямая, как спица, старуха. Провожая меня до двери, она вцепилась в мое плечо костлявой рукой и зашептала, вплотную приблизив лицо:
– Помоги, уж не знаю, как и просить, отыщи девчонку. Одна она у меня осталась, вся семья под корень извелась, не знаешь небось, каково в пустом доме жить.
Я молчала. Старуха лихорадочно блестела глазами.
– Слушай, денег больших нет, но те, что Милка на девочку давала, почти все целы, твои будут. А я и адресок подскажу, где искать.
– Ну и где?
– А в секте ихней поганой, у Николая. Только зачем ему девчонка?
Честно говоря, я этого тоже не понимала.
– Вы бы в милицию заявили…
– Ой, – отмахнулась Марья Сергеевна, – пустое, никто и пальцем не пошевелит. Вон у Горячкиных сын пропал, так менты даже заявление брать не хотели, морды воротили.
Я молчала.
– Людмила, видать, тебе доверяла, раз перед смертью мой адрес сказала, – вздохнула старуха, – так помоги…
– Давайте название.
– Какое? – удивилась бабка.
– Ну деревни… где секта находится.
– Не знаю, – растерялась Балабанова.
– Как же так, только что говорили, адресок подскажете.
– Так это в смысле
И она тихо, безнадежно заплакала. Слезы горохом катились по морщинистому лицу и исчезали на шее. В отличие от большинства деревенских старух, привыкших голосить по каждому нужному и ненужному поводу, Марья Сергеевна рыдала неумело, словно вообще впервые в жизни. Скорей всего просто не привыкла делать это на людях. Меня мало трогают картинные страдания с преувеличенными рыданиями и заламыванием рук, но отчаянные всхлипывания Балабановой рвали душу.
– Вспомните, может, Мила говорила хоть что-нибудь: название близлежащей станции, шоссе…
– Нет, – качала головой старуха, – упомянула только, что в Подмосковье.
«Ну ничего себе, – думала я, подъезжая к Кольцевой дороге, – территория области размером с треть Франции, это же искать иголку в стогу сена».
Мрачные раздумья прервал телефонный звонок.
– Где находишься? – поинтересовалась Зайка.
– На въезде со стороны Волоколамки…
– Давай быстро к «Арлекино».
– Зачем?
– Нужно, – безапелляционно сообщила Ольга и отсоединилась.
«Арлекино» – довольно приличный магазин. Три его этажа под завязку забиты всевозможной одеждой. Не устраивает нас только одно: цены. Как говорит Кеша: «Жаба душит отдавать за ботинки такую сумму, на которую во Франции можно купить десять пар». Поэтому теперь предпочитаем одеваться в Париже, там намного дешевле. К тому же, покупая в салоне «Шанель» юбку, вы абсолютно уверены, что приобретаете авторскую, штучную вещь. В Москве же рискуете нарваться даже в дорогом бутике на плащик с итальянской помойки, но с гордым ярлычком «Channel». И ведь купите, и станете носить, полагая, будто обладаете творением бессмертной Коко. Только маленькая деталь: фамилия великой модельерши пишется по-французски «Chanel» с одним «n» в середине, а не так, как на вашем плащике – «Channel». Так и обманывают не слишком-то разбирающегося в подобных мелочах московского покупателя. Видела я «Deor» вместо «Dior», «Lagerfild» вместо «Lagerfeld» и «Pacco Rabanna» вместо «Paco Rabanne». Всего лишь одна буковка изменена, и в вашем шкафу отвратительная тряпка вместо фирменного изделия.
Но что занесло Зайку в «Арлекино»?
Зайка в нетерпении прохаживалась у входа.
– Ну сколько можно ехать? Пошли скорей, мне велели купить светло-фиолетовый костюм, на его фоне мое лицо будто бы станет интересней. Отложила четыре штуки. Сейчас буду мерить, а ты посоветуй, какой лучше!
Крепкой рукой она тащила меня по этажу, недовольно бубня:
– Невозможно тебя найти, когда надо, и где только пропадаешь целыми днями…
– Простите, – раздался вежливый мужской голос, – вы Воронцова?
Ольга взглянула на абсолютно незнакомого человека в простой куртке и, недоумевая, ответила:
– Да.
– Ведущая «Мира спорта»? – уточнил парень.
Зайка настороженно кивнула.
– Ребята, – заорал юноша, – сюда, говорил же – она, а вы: такие по магазинам не шатаются.
В мгновение ока нас окружила толпа разгоряченных лиц противоположного пола. Невестке прямо в лицо совали бумажки, только что купленные книжки и денежные купюры.
– Распишитесь, – кричали парни.