Среди богомольцев

Благовещенский Николай Александрович

По настоящему, дела совета должны бы решаться большинством голосов, но на Афоне это делается иначе, не по мирскому. Тут только сохранена одна форма депутатского совещания, но равенства между депутатами нет. Из двадцати депутатов монастырских, представляющих лица своих игуменов, только четверо имеют право обсуживать и решать дела, а остальные только прислушиваются к рассуждениям этого квартета, да сообщают о них своим монастырским властям. Афон не мог не преклониться перед богатством и знатностью своих древнейших монастырей: Лавры, Ватопеда, Ивера и Хиландара [50] и потому вся почти власть протата сосредоточена в руках представителей этих монастырей. Каждый из них имеет часть протатской печати, которая только тогда имеет значение, когда сложены её четыре части, следовательно, согласны с делом все их владетели. Из этих же четырех депутатов, ежегодно, избирается один «назир», который обязан приводить в действие все решение протата и следить за их исполнением. По истечении года он передаёт свою обязанность следующему депутату, которые в этом случае чередуются между

собою. Депутаты остальных монастырей только тогда произносят своё мнение о делах, когда их спросят об этом, или когда от решение протата страдают интересы монастыря. Мнение эти, если они высказаны с толком, могут иметь влияние на ход дел, но только тогда, когда они не противоречат мнению четырех. В случае, если между четырьмя председателями возникнет разногласие или встретится дело особенной важности (например о внешних имениях Афона, о разных требованиях константинопольского патриарха и т. п.), тогда приглашаются в протат все игумены и эпитропы монастырские и они решают дела сообща. Подобные собрание бывают очень редко.

[50] Все эти монастырти штатные.

Каждый депутат монастырский имеет при себе печать своего монастыря и прикладывает ее к делам протата в знак согласие своего начальства и в таком виде решение протата бывают обязательны для всего Афона и на них нет апелляции.

Протат от имени всего Афона ведёт переговоры с мирскими властями и вообще заботится о внешних интересах горы. Он же разбирает монастырские тяжбы рассматривает жалобы скитян и келиотов на монастыри и судит монахов за особенно важные преступления. Конечно, в этом случае у протата нет никаких определенных, гражданских законов: все дела решаются по евангелию и законам совести, а потому решение дел много зависит от того, как судьи смотрят на евангелие и на совесть.

Делопроизводство протатское и сущность разных жалоб и преступлений монашеских покрыты глубокою тайной; в заседание депутатов, под страхом наказания, не пускают ни одного постороннего монаха, тем более мирянина, а потому нет возможности представить здесь подробную картину афонского делопроизводства. Слышал я только, что председатели протата, избалованные жизнью штатных монастырей, стараются направить дела к пользе этих монастырей и смотрят неблагоприятно на киновии. Слышал, что успех дела в протате зависит часто от того, что депутат сумеет передать его красноречиво, и что депутаты, имеющие дипломатический дар слова, могут вертеть делами как захотят, потому что в трудных обстоятельствах к ним обращаются за советом все председатели протата. Поэтому Афон дорожит красноречивыми юристами и каждый игумен, разными происками, старается переманить их в свой монастырь, чтобы, при случае, иметь вес в протате. Слышал я еще, что главный оттенок судопроизводства афонского чисто восточный; тяжбы и жалобы решаются смотря по подаркам, и проигрывают больше неимущие…

Для наказание преступников подле протата находится мрачная и грязная тюремная башня, куда сажают провинившихся на хлеб и на воду. Стараясь выманить у преступников полное сознание в преступлении, их иногда опускают, на веревке, в особое, подземное отделение башни и там оставляют их уже без всякой пищи, до тех пор, пока, измученные голодом, они не откроют правды… Преступников отдают на суд протата в крайних случаях, когда преступление соединено с буйством, или служит соблазном для братии; а за обыкновенные прегрешение начальство расправляется с ними домашним образом: сажает на великий пост в гробницу монастырскую, заставляет отвесить перед кем-нибудь непомерное количество земных поклонов и т. п.

При протате есть особая касса для разных расходов по делам, касающимся благоустройства и безопасности горы. Эта касса пополняется ежегодным денежным взносом всех монастырей, и сумма взноса определена протатом, смотря по богатству и по количеству обитателей каждого монастыря. По этому определению богатейший и древнейший на Афоне монастырь (Лавра) взносит ежегодно в протатскую кассу около 50 тысяч пиастров [51] , другие менее богатые, монастыри взносят меньше, а наконец беднейший (Костамонит) платит всего только 4,000 пиастров в год. Весь ежегодный сбор с монастырей доставляет протату сумму в 320 тысяч пиастров. (16 т. руб. сер.). Из этих денег половина идет в Константинополь для уплаты подати султану и разных подарков константинопольской власти, затем значительная часть отсылается для подарков солунской власти, под ведением которой состоит Афон, 20 т. п. тратится на наём стражи из окрестных мирян, которые исполняют на Афоне полицейскую должность [52] ; 16 т. п. идёт на жалованье карейскому аге, и наконец, из этой же суммы главный назир протатский берет 800 п. жалованья и 10 т. п. на дрова. Остальная сумма тратится, по усмотрению протата, на разные непредвиденные случаи.

[51] Пиастръ=5 коп. сер. Некоторые цифры мы заимствуем из записок г. Давыдова, которому удалось узнать о них от одного из членов протата.

[52] Какое назначение имеет здесь эта полицейская стража (сардары), состоящая из 50 человек? – я не знаю. Вечно праздная, она шляется из монастыря в монастырь, охотясь по дороге, за птицами и кабанами. Монастыри по очереди кормят их и снабжают продовольствием. Прежде, когда на монастыри нападали пираты, стража, если случалась близко от места нападения, отбивала их; а теперь пираты более не беспокоят Афона и стража вполне благодушествует. Впрочем, она иногда сопровождает в переездах по Афону важных путешественников и проэстосов и это выходит очень красиво.

Казённая

подать на Афоне полагается по 30 пиастров (1 р. 50 к.) в год с души и составляет ежегодную цифру в 60 тысяч п., которая вся сполна поступает во владение матери султана, потому что Афон принадлежит к числу её имений. Надо заметить, что Афон скрывает от правительства настоящую цифру своих обитателей и платит только за 2,000 человек (так было по крайней мере несколько лет тому назад). Поэтому, когда является сюда, из Солуня, какой-нибудь поверенный солунского паши, для наблюдений за правильностью сбора податей, то большинство братии, по приказанию старцев, разбегаются из монастырей по окрестным лесам и возвращаются только по миновании опасности. Такое дело принадлежит к числу домашних тайн Афона, но эта тайна почти что всем известна. Знает о ней и карейский ага, но, ублаготворяемый подарками, благоразумно молчит; отчасти знает и солунский паша, но тоже смотрит сквозь пальцы [53] .

[53] Может быть, всё это теперь уже изменилось и самые цифры стали не те, но я пишу, что слышал в мою бытность на Афоне и что записано было в моём дневнике.

Не смотря на подобные утайки, всё таки Афону приходится платить изрядные цифры разным властям, особенно тем, на которых не может действовать его нравственная и догматическая сила; но Афон не скупится на подарки, потому что ими он покупает у власти свою независимость. Без этого на Востоке нельзя.

Денежные сборы дороже всего обходятся келиотам афонским. Монастыри знают на перечёт всех своих келиотов и редкий из них отвертится от платежа требуемой суммы. Каждый владелец отдельной кельи обязан ежегодно внести в монастырь свой, на упомянутые расходы, около 200 пиастров, кроме той суммы, которую он платит монастырю за наём кельи. Поэтому, если при монастыре много отдельных келий, то сбор с них почти что окупает требуемую от монастыря протатом сумму… Видно закон то везде одинаков, что на бедных упадает вся тягость податей и сборов. Жалуются келиоты всем и каждому на эти притеснения, да против силы, знать, ничего не сделаешь…

Задарив внешние власти, Афон никого не боится и пользуется полной свободой. В церковном отношении он находится под непосредственным начальством константинопольского патриарха, но этот патриарх власти имеет над ним немного. Он если и пишет Афону свои послание и приказания, то с уважением, как особой силе, великой во мнении народа, и даже иногда просит у него совета по разным делам. Афон иногда даже шлёт отказы на разные требование патриарха. Так, например, в начале 1859 года, когда константинопольский патриарх, задолжав банкирам до 7 миллионов пиастров, обратился к Афону с приглашением прислать своих депутатов, для рассуждение о средствах покрыть этот долг, игумены Афонские, обсудив в протате все невыгоды подобного предложения, послали патриарху решительный отказ. Или например, во время прошлой восточной войны, патриарх, по приказанию турецкой власти, прислал на Афон повеление молиться Богу за успех турецкого оружие и поражение русских войск. Протат, получив такое щекотливое повеление, созвал всех игуменов монастырских и те, после долгого спора, предоставили это дело на волю каждого монастыря. Три монастыря решились исполнять волю патриарха и молились, за что приказано, а остальные отказались наотрез…

Султан турецкий пишет свои фирманы (приказания) Афону на греческом языке и на всём Востоке один только Афон пользуется этою льготою. Фирманы свои султан даёт разным влиятельным путешественникам с тем, чтобы Афон показывал им все свои сокровища и библиотеки. Но на монастырские власти мало действуют эти фирманы; конечно они таких путешественников принимают почётно и со смирением, но за то нарочно стараются скрыть от них свои сокровища из опасения, чтобы влиятельный путешественник не подметил чего лишнего и не донес о том кому не следует доносить. Когда путешествовал по Востоку принц английский, сын королевы Виктории, то солунский паша предписал Афону встречать принца втрое лучше, чем он встречал нашего в. к. Константина Николаевича. Афонские старцы долго думали над этим предписанием и условились, говорят, давать принцу по три порции каждого угощения, то есть, вместо одной чашки кофе, давать ему три и проч. Но принц, к счастью, заезжал на Афон только на несколько часов.

В виде представителя турецкой власти, в Карее постоянно живёт ага-магометанин со своим помощником. Этот ага получает от протата ежегодного жалованья 1,000 р. сер. и кроме того, под предлогом ревизии, каждый год объезжает все монастыри с двумя кавасами [54] , из которых один возит за ним чернильницу, а другой курительную трубку. Завидев такое шествие, властные старцы вынимают из казны монастырской приличную сумму денег, которую и вручают аге в виде подарка. Таким образом ага получает содержание порядочное, но за то не только не имеет влияние на ход дел святогорских, но даже сам подчиняется приговорам протата и разным уставам Афона. Он выдает только паспорта отъезжающим, принимает подати и таможенный доход и пересылает их в Солунь. Продав остальную власть свою, он ни во что более не мешается и живёт полным аскетом. Он вечно среди монахов, вечно лишен общества товарищеского и рад от души, когда встретит на Афоне какого-нибудь европейца, с которым поболтать можно. Гарем свой он долго усиливался поместить в Карее же, но протат этого ему не позволил и жены аги правоверного принуждены жить в г. Ериссо, в 70 верстах от своего мужа.

[54] (Kaww`as, Kavas, Chawas) – мусульманские почетные стражи, облеченные низшей полицейскою властью, которые в Турции приставляются к дипломатическим агентам всех рангов, а равно к высшим турецким сановникам.