Среди богомольцев
Шрифт:
Когда приезжие археологи обратили внимание на древности афонские и убедили монахов, что чем больше в монастыре Византийской древности, тем больше ему чести, тогда стали по глазомеру определять древности своих построек и составлять по преданию историю Афона и монастырей его [44] . Начались между ними споры: чья обитель древнее, кто был основателем их и т. п. Хронология и история завертелась в переработке монашеской, событие чудесным образом исказились и теперь не дай Бог никому довериться рассказам монашеским о происхождении и истории святогорских обителей. Все почти монастыри оказались основанными, если не при Константине великом, то не много позже его; каждая вещь украсилась легендой, одна другой древнее; один монах даже уверял меня, что Протатской собор в Карее заложила сама Богородица в бытность свою на Афоне, хотя этот собор с самой постройки своей празднует день Успенья. Слушая толки монашеские, я спрашивал иногда: как же эго, братие, по хронологии оказывается, что такой то монах жил у вас 200 лет, или, что патриарху, освещавшему ваш собор, было в то время только три года от роду?
– Не знаем этого, смиренно отозвались отцы: – так передавали нам старцы наши, и где же нам поверять эти преданья!…
А между тем, следующим путешественникам рассказывали то же самое.
В некоторых монастырях получают газеты из Константинополя и Афин, но эти газеты, в видах политических, читает только начальство монастырское, чтобы узнать, не предвидится ли опасности для Турции, и если предвидится, то какие вследствие этого принять меры. Братие газет не читает, как потому, что в большинстве случаев не умеет, так и потому, что духовники не советуют ей отвлекаться от дел спасительных. Книги духовного содержания, кроме церковно-богослужебных, тоже редко имеются у монахов: киновиаты их держать не имеют права, как вообще всякую собственность, а иноки остальных общин боятся читать богословские книги, чтобы не впасть в искушение и не дать голове возможности углубляться в тайны премудрости божией. Притом не стоит самому доискиваться разъяснение разных сомнений, когда на эти сомнение должен дать ответы духовник или даскал монастырский. В видах назидания, читаются монахами только четьи-минеи и жизнеописание разных святых, чтобы иметь их образцами для себя. При таком порядке вещей неудивительно, что многие забывают даже то, что успели узнать в мире. А если эти, добытые в мире знание и не отвергаются вовсе, как мирские стяжания, то здесь они скоро получают особый, афонский смысл, отсвечиваются религиозностью и мистикой. За тем отшельник кладет окончательный запрет на свои дерзновенные мысли, и всё безропотно предоставляет знать одному всеведущему Богу.
X . Искусства .
Безотрадное впечатление производят на путешественника образцы современного искусства Афона: его иконопись, его пение церковное и зодчество. Сравнивая эти образцы с образцами древности, опять-таки поневоле убеждаешься, что древний Афон имел более вкуса и лучше ценил искусства, чем нынешний.
Один влиятельный путешественник русский, в бытность свою на Афоне, пришел в восторг от тамошней живописи и, приехав в Россию, объявил, что там прекрасно сохранились древнейшие образцы византийского искусства и что, вместо Рима, на Афон следует посылать наших художников для усовершенствования. Поверив такому восторженному описанию, художники, прибывшие на Афон, вместе с г. Севастьяновым, с жаром принялись отыскивать эти образцы искусства: они обошли все монастыри, скиты и кельи афонские, где есть какая-нибудь живопись, и после напрасных поисков совершенно упали духом.
– Что ж, видно не понравилось здешнее искусство? спрашивал я потом одного из них,
– Это ужасно! Это невыносимо! Нет ни одной правильной линии!… отвечал тот с жаром. – Мы здесь позабудем даже то, что знали… Руку можно испортить, срисовывая это безобразие! и проч.
Конечно, в этих словах много желчи, и афонская живопись ещё не вся так безобразна, как бы можно было судить о ней по такому отзыву; но все-таки влиятельный путешественник хватил чересчур далеко.
Живопись на Афоне двух родов: иконная и стенная. Иконная пишется на досках и предназначается для всеобщего поклонения, а стенная покрывает внутренние стены церквей афонских, сверху до низу, и предназначается собственно для назидательных размышлений. Та и другая живопись, как мы имели уже случай говорить, имеет строгий, аскетический стиль, не развлекающий очи спасающихся, мирской красотой. Афонский монах не может молиться иконе, если в ней не соблюдены общепринятые условие греческого иконописание относительно одежды и выражение ликов, и если икона хоть сколько-нибудь напоминает мирскую живопись. На все священные изображение итальянской школы он смотрит с пренебрежением: «ты нам подавай, говорит он: – икону, а не картину». Конечно, и в таких изображениях, которые Афон признает иконами, можно было бы найти следы искусства и правильность очертаний, если бы они существовали, но, к сожалению, местные иконописцы этим похвастать не могут. Если вы войдёте днем в афонскую церковь с новейшей живописью, то вас прежде всего ослепит необыкновенная яркость красок, между которыми преобладают цвета: жёлтый, красный и синий, Лица святых, если иногда и напоминают лица человеческие, то лица суровые, изуродованные неискусной кистью доморощенного богомаза, положение фигур, драпировка и перспектива неправильны и неискусны, так что часто, глядя на позы молящихся, или иначе действующих, лиц, поневоле задумываешься, каким образом можно продержаться в таком положении хоть одну секунду?… Словом, новейшая греческая живопись очень напоминает те ярко раскрашенные печатные иконы, какие тысячами разносят по деревням наши офени. Но за то в целом эта пестрота и яркость красок производит на греков изрядный эффект.
Есть на Афоне закоптелые и попорченные временем остатки живописи древней и более привлекательной, на которую вероятно и рассчитывала наша художественная экспедиция, отправляясь на св. гору. Тут главную роль играют фрески пресловутого афонского Рафаэля – Панселина. Кто был этот Панселин и когда жил он, наши археологи до сих пор ещё не решили, но произведение этого иконописца, в сравнении с современною уродливою живописью, составляют явление отрадное, хотя по правильности и исполнению рисунка, далеко не выдержат художественной критики. Эта живопись хранится в Протатском соборе в Карее и находится в самом жалком положении, потому что собор, вместе с живописью, подвергался многим превратностям судьбы. Во время завоевание Греции, когда и на Афоне были кровопролитие и беспорядки, Протатский собор едва не был разрушен и около семидесяти лет стоял без крыши, так что фрески его, во всё это время, были открыты непогодам афонским. В 1508 году воевода молдовлахийский, Богдан, решился возобновить храм,
[45] Все эти фигуры сняты художественной экспедицией г. Севастьянова и представлены нашей академии художеств, но академие не нашла в них ничего замечательного.
Есть и ещё кое-где остатки старинной живописи и везде она кажется лучше современной; но вероятно эти остатки скоро окончательно исчезнут с Афона. Большинство монахов смотрит на древние фрески, как на старье, которое следует подновить, чтоб поярче было. Старая живопись сохраняется здесь только потому, что в монастырях нет лишних денег, но чуть найдутся эти лишние деньги, старцы шлют приглашение к карейским иконописцам, а те, конечно, везут с собою пудами пресловутую в летописях иконописание вохру да киноварь. Вохра возьмёт своё и чрез несколько времени византийская живопись заблещет яркими переливами стамбульских красок, к немалому восторгу местной братии.
Главные мастерские афонских иконописцев находятся в Карее, и оттуда уже мастера разъезжают по монастырям для работ и поправок, Ремесло иконописца – одно из самых выгодных на Афоне, потому что запрос на иконы слишком велик, и мастера едва успевают управляться с заказами. Каждый живописец держит несколько учеников и им передаёт тайны своего искусства, так что манеры письма без перемены переходят из рода в род, от старших к младшим, сохраняя таким образом однообразие и постоянство колорита. Я однажды имел случай посетить одну из главных мастерских. После долгих переходов, я очутился в светлой, но грязной комнате, уставленной вокруг образами. Среди пола, на разостланных кожах сидели, поджав ноги, шесть монахов и работали. Перед каждым из них стоял двуногий мольберт, привязанный за верхний конец к потолку. В углу три младших ученика грунтовали доски и клали позолоту на икону. Эти младшие ученики занимаются одной предварительной работой: растирают краски, варят масло, наводят фон и золотят иконы, но рисунки составляет всегда сам мастер. Для образца, в виде указателя, у них есть набросанные карандашом абрисы разных святителей, снятых, как видно, со старинных икон и передающихся тоже из рода в род, по наследству. Я спросил одного из живописцев: почему они не держат никаких более художественных образцов?
– Где же взять их? отвечал тот. – У нас есть гравюры, да те католические, для нас не годятся.
– За то рисунки были бы правильнее.
– Нам правильности и красоты особенной не нужно. Молящийся, по одному, очертанию, может представить себе красоту небесную, как ему угодно. Наше дело только напомнить. Да и можем ли мы нашими красками изобразить сияние славы небесной?…
Так стараются иконописцы объяснить своё не искусство, и придать ему даже религиозный смысл.
Новейшую живопись Афона хотя нельзя похвалить за красоту рисунка, но за то она замечательна своею замысловатостью и обилием содержания. Глядя на афонское изображение, можно последовательно припомнить всю историю изображаемого события, его начало, конец, и даже последствия. Глядя, например, на икону Преображения, видишь в одно время Иисуса Христа, входящего на гору, преображающегося и потом сходящего с горы, и т. п. Особенно назидательны стенные изображения, помещённые в притворах храма. Тут в картинах изображается весь символ веры, и вселенские соборы с их учением, и даже апокалипсис. Тут же для назидательных размышлений братии изображена лестница Иоанна Лествичника, по которой восходят к нему иноки, а бесы стараются столкнуть их с этой лестницы и уронить в геенну огненную. Геенна изображена под лестницей в виде страшного дракона; из открытой пасти дракона пышет полымя, а из полыми торчат ноги инока, сбитого с пути бесами. Рядом обыкновенно помещается изображение монаха, распявшего, в виде креста, плоть свою со страстями и похотями; все члены его плоти покрыты надписями, в которых перечисляются грехи, соответствующие каждому члену. Далее изображена смерть грешника и праведника, преступление Анание и Сапфиры, загробные мытарства, ад с висящими на крючьях грешниками, и рай, в котором ходит благочестивый разбойник с крестом на плече. Есть изображение полемического свойства, например: изображена лодка, наполненная православными христианами, которою управляет сам Иисус Христос, сидящий у руля, а на берегу стоят римский папа и Лютер со своими последователями и длинными баграми силятся они опрокинуть лодку. Если рисуются еретики, то непременно с бесами на плечах, которые нашептывают им лжемудрые речи. Но всего не перечесть. Вообще тут в лицах изображен весь тот мир, где постоянно сосредоточены мысли афонских отшельников, с их вечным memento mori.
Каждая община имеет печатные изображение своего монастыря, которые потом она раздает на память своим поклонникам. Эти виды срисовываются местными живописцами, что называется «с птичьего полета», то есть так, что на картине видна и внутренность и наружность монастыря со всеми подробностями пристроек. Тут же обыкновенно рисуется крестный ход; монахи бьют в ток и звонят в колокола; по морю плавают корабли и киты. Однажды старцы, в Руссике, попросили меня снять вид их монастыря. Я снял его, как следует, и показал старцам. Русские остались довольны моей работой, а греки, после долгого рассматривание рисунка, только покачали головами.