Среди легенд

Шопперт Андрей Готлибович

Генерал-полковник Аполлонов душкой только казался, да и не казался. С Романовым, который не великий князь, но тоже Николай Николаевич, они вместе в раздевалку ввалились после игры. Пьяненькие. Не-ее… Пьяные. Аркадий Николаевич полез обниматься с Аркадием Иванычем. А Романов с Вовкой… обниматься не полез. Хлопнул по возвращенному буквально за пару минут до игры нагруднику и потянул от обнимашек в сторону. Не дали. Аполлонов увидел и обоих назад в гущу событий вернул.

– Говори, Николай Николаевич! Вот, что мне сказал, ему говори, – и как тыкнет в Вовку пальцем.

Вовка

стоял на коньках. Ешкин кот, прилетело по голове, так ведь и не сшил, пусть даже матерчатые, чехлы. Даже иголку с ниткой достал и назад убрал. А из чего шить? Толчка пальцем с размаха Фомин не ждал, а потому стал назад заваливаться, пытаясь за воздух схватиться. Нет, руки не загребущие. Рухнул. На скамейку. Спасло от переломов его ребра и скамейку то, что она была вплотную к стене прислонена. Просто «присел отдохнуть».

– Вот, я тоже на ногах не стою, – самокритично поведал Аполлонов, – говори, Николай Николаевич.

– Я тут переговорил с умниками моими, решили повторить весь твой комплект амуниции и отдать на испытание в команду «Динамо». Сейчас Гершель Соломонович – глава Бюро изобретательства при нашем комитете, – оформляет за тебя пять патентов. Цени! Кандидат наук за школьника работает.

Хотелось Фомину сказать, что хорошо, что работает, плохо, что сам ничего изобрести не может. В реальной истории сфотографировали форму у чехов и свою похуже сделали. Но сейчас как бы не наоборот может получиться. Чехи приедут и «ноухаву» украдут. Беда. Нельзя.

– Спасибо.

– Потом скажешь… Когда оформим. Я пообщался с людьми. Вайлштейн Исаак Аронович – заместитель начальника Управления промышленного снабжения нашего Комитета по делам физической культуры и спорта при Совете Министров СССР… Опять цени! Так вот, Исаак Аронович с летчиками по твоему совету договорился. Месяца три и готово будет.

– Смеетесь? – не понял Вовка.

– Чего смеемся? – пьяно сфокусировал глаза на Вовкином носу.

– Ровно через месяц чемпионат закончится. И чехи… – Мать-перемать, чуть не проговорился, что в конце февраля после олимпиады чехи приедут нас учить играть в хоккей. – И чихать тогда на всю амуницию.

– Правда, Николай Николаевич, что-то затупил и я. Двенадцать комплектов через три месяца, летом, когда она уже никому на хрен не нужна, не в футбол же в ней играть, – Аполлонов пресек попытку Вовки встать и сам плюхнулся рядом.

Команда столпилась за спиной Романова и тоже осуждающе осуждала. Молчали насупленно. От Якушина уже все знали, что им такую броню сделают, а тут такой облом.

– Пресс-формы…

– А как шестнадцатилетний пацан один сам все сделал? А у тебя фабрики, бюро всякие, не, не пойдет так. Через неделю, – Аполлонов показал Романову два пальца, потом мотнул головой, соглашаясь, что мало, и еще пятерню к ним присовокупил.

– Товарищ генерал! Вы ставите нереальные сроки. – Вот откуда Гайдай лучшую фразу для «Кавказской пленницы» спер. «Вы даете нереальные планы! Это, как его, волюнтаризм!!!»

– Володя! Скажи ему, – генеральский палец угодил в председателя комитета, – за сколько сам сделаешь, если… – Аполлонов обвел указующим и наказующим своим перстом нагрудник, – тебе

нитки дать.

– Войлок, конский волос, куски ко…

– Фигня. За три дня сделаешь?

– Сделаю. Только…

– Слышал, Николай Николаевич, пацан, школьник, за три дня. А у тебя, мать их, кандидаты и производство.

– Ну, – Романов тоже сел на скамью и оглядел мутноватым взглядом притихшую команду.

– Ну, – поторопил его генерал.

– Двенадцать комплектов? Ну… – почесал затылок, бобриковая шапка свалилась.

– Ну? – все хором.

– А! – махнул рукой. – Приедут завтра в восемь утра мерки снимать. Все у тебя, может, тогда в ресторан? – Романов отстранил рукой сидевшего между ним и генералом Фомина.

– Не, не, Николай Николаевич, ты скажи, что Володе причитается за изобретение?

– Считать надо. Думаю, премия за все пять авторских свидетельств составит примерно тысячи три – тысячи шесть… сот рублей.

– Вы там хорошо посчитайте. Комсомолец вон чего придумал, и в газету его. В «Советский спорт» и «Комсомольскую правду».

– Подумаем.

– Вот теперь можно и в ресторан победу отмечать. Михаил Иосифович, ты с нами?

Стоящий чуть в стороне от места действия Якушин тяжело вздохнул.

– Конечно, товарищ генерал.

– Да! Это… Аркадий Иваныч, ты вот раздели… Общество «Динамо» за победу принципиальную выделяет вам от нас им два талона на костюмы. В Военторге. Самый настоящий бостон.

– Бостон?

– Бостон. Чистая шерсть, от этих, как их, «мериносов». Козлов, в общем.

– Спасибо, товарищ генерал.

– Вам, мужики, за победу спасибо. Как ребенок радовался. Каждую шайбу в анналы нужно. Красота. А, Володя?! Когда втроем. Шедевр. Скажи, Николай Николаевич.

– Шедевр.

Вовки приехали в общагу усталые, но довольные. Матч был тяжелейший и чуть ли не самый важный за сезон. Даже если теперь проиграют ЦДКА, то серебро в кармане. А Фомин еще и надеялся, что совсем даже и не глупый, а скорее наоборот, умнейший тренер Чернышев сделает выводы из игры и поймет, что меняться нужно при первой же возможности. Это не футбол. Совершенно другая нагрузка на ноги.

Приехали, пришли на кухню картошки сварить, а там все смурные.

– Что случилось? – спросил Фомин у ожесточенно надраивающего сковороду Третьякова-маленького.

– Семен в больнице помер. Заражение пошло. А пенициллина не достали. В бреду и горячке помер. Врачи только руками разводят. А у него жена в Краснодаре и двое детишек малых. Как им теперь? – Иван тяжко вздохнул, ополоснул сковороду и, шмыгая носом, ушел с кухни.

Челенков знал, что пенсию назначат, есть в СССР такой закон. Вот только маленькая она. Если капитан получал зарплату за тысячу, то теперь жене с двумя детьми прожить на пенсию в 125, ну, даже 250 рублей будет ой как не просто. И помочь он не в состоянии. У самого последние сто рублей остались, а пока ни стипендии от «Динамо», ни премии за форму, дадут и то и то, но потом. Какое счастье, что насильник подвернулся. Одним хлебом бы они сейчас с Третьяковым питались, да обедом, усиленным, в столовой завода «Динамо».