Среди погибших не значатся. Подступы к «Неприступному». Made in.
Шрифт:
– Зачем же двух? Я это не понимайт.
– Первого на явный провал, ибо второй должен был разоблачить его как провокатора, чтобы ему самому потом больше веры было. Это уже я сам, без их, господина Вейцзеккера, подсказки…
«Ну и иезуит!» – с отвращением думает Огинский и, с трудом сдерживая негодование, спрашивает:
– А что было поручено первому?
– Первый должен был сообщить о готовящейся против партизан большой карательной экспедиции.
– А второй?
– Второму, для разоблачения первого, поручалось поведать партизанам, что тот ложными
– Будто бы?..
– Да не на самом деле. На самом–то деле там, наверно, вообще ничего не будет или для отвода глаз что–нибудь… Зато тут, в Овражкове, начнет создаваться школа железнодорожных диверсантов.
– А когда?
– В самом ближайшем времени. И под мою ответственность, как я вам уже докладывал. До войны, как тоже вам известно, я тут дорожным мастером был, возглавлял путевой околоток. Целых восемнадцать километров главного пути со всеми его искусственными сооружениями были под моим начальством. Кое–что придумал я и для будущей школы. Станция Овражков, как вы знаете, в пяти километрах от города, так я хочу предложить специальную ветку туда проложить…
– Это с какой же целью?
– А чтобы к школе нашей внимания не привлекать. Ветка эта будет вроде для связи с городом, а на самом деле станем мы диверсантов на ней обучать. Для этого нужна ведь железная дорога с настоящим земляным полотном, верхним строением пути и всем прочим. Не на пальцах же объяснять, как выводить из строя рельсовую колею. А если на существующей уже дороге такой практикой заниматься, так это и неудобно, и в глаза кому не следует может броситься.
– Вы есть настоящий хитрец, господин Куличев. Ну, а кто унтеррихтен… кто же преподавать в этой школе будет?
– Я с племяшем моим должен был…
– Почему –должен был?
– Погиб племяш–то… Письмо от зазнобы его из Миргорода сегодня получил. Пишет, что собирался он по моему вызову в Овражков выехать, да не успел. Разбомбили его советские летчики… Жестокие бои там, оказывается, идут, и бомбят они все нещадно. Вот и попала одна из бомб в хату, в которой племяш мой квартировал. Ему бы раньше надо было, а он, видать, Галю свою надеялся уговорить, чтобы вместе с нею… А теперь вот только письмо от нее пришло с фотокарточками Тимофея…
– Оно есть при вас?
– При мне. Надо же, в такой день и такая весть! День моего ангела, именины мои имею в виду. Нате вот, почитайте сами. Даже господину Вейцзеккеру не успел еще доложить, а они большие надежды на племяша моего возлагали. Тимофей ведь помощником паровозного машиниста до войны работал, а на фронте командиром саперного взвода был.
– В советских войсках служил?
– Да уж само собой…
– А какие же еще у вас кадры?
– Остались тут кое–кто из бывших моих бригадиров пути. Те, которые были не в ладах с Советской властью, и потому на них вполне можно положиться. Я такой списочек подготовил уже господину Вейцзеккеру.
–
– Раскулачили их в своё время… Я, между прочим, тоже по этой линии с Советской властью не сошелся. Отбыл срок в дальних краях. Вкалывал там один за троих, показал образцы трудового героизма на прокладке железной дороги через непроходимую тайгу. Заслужил несколько благодарностей, и спустя какое–то время смилостивились надо мной начальнички, дозволили вернуться в родные края, но уже не на землю, а на железную дорогу. И опять я вкалывал за троих и дослужился до должности дорожного мастера. Тут–то я и пригрел у себя в околотке кое–кого из бывших своих односельчан, тоже вернувшихся из ссылки.
– Ну, а кто же теперь вместо ваш Тимофей будет руководить диверсионной школа?
– Пошлю еще одно письмо в Миргород. Может, и набрехала мне Галина, чтобы Тимофея от себя не отпускать. Я о её письме никому пока, кроме вас, не сообщал. Даже Дыбину… Бургомистра Миргорода запрошу, пусть он мне лично подтвердит смерть Тимофея, тогда и оповещу о ней и Вейцзеккера и Дыбина.
Машина, шедшая все это время по лесной дороге, стремительно вырвалась теперь на открытую местность, пересеченную пологими холмами, между которыми петляет речка Змейка.
– Ну, спасибо вам, господин Куличев, за чистосердечное признание, – строго произносит Огинский уже без всякого акцента, делая Азарову знак сбавить скорость. – Исповедовались ведь вы почти перед самой Советской властью.
– Что–то не понимаю вас, господин штурмбанфюрер… – растерянно улыбается Куличев.
– Не штурмбанфюрер Мюллер, – спокойно поясняет Огинский, – а майор Красной Армии. Остановите машину, товарищ Азаров.
Куличев, полагая, что его сейчас расстреляют, мгновенно покрылся холодным потом. Приказав Азарову связать его, Огинский выходит из машины.
– Надо теперь как–то заметать следы, – негромко говорит Огинский лейтенанту, показав на Куличева.
– А чего мудрить? Я бы этого гада прикончил здесь и выбросил в речку, – предлагает Азаров.
– Нет, Вася, «этот гад» может еще пригодиться нам. У вас есть взрывчатка?
– Я без взрывчатки как без рук, – усмехается Азаров.
– Заминировать мост через Змейку хватит?
– Должно хватить.
– Ну тогда заминируйте его так, чтобы на нем подорвался наш «опель» и рухнул в воду. Мы инсценируем подрыв его на «партизанских минах»…
– Все ясно, товарищ майор! А Куличев с Мюллером будут, значит, жертвами этого взрыва?
– И их шофер Ганс тоже. Жаль только, что нам не известен номер той машины, на которой действительно подорвался Мюллер.
– Как не известен? – смеется Азаров. – Тот же самый номер. Я имею обыкновение снимать номера с тех машин, которые подрываются на моих минах. У меня их целая коллекция. А мюллеровский я к нашему «опелю» приспособил, как только мы с вами в Овражков поехали.
– Молодец! Очень нам теперь это пригодится. А что бы еще для подтверждения их гибели придумать?