Среди погибших не значатся. Подступы к «Неприступному». Made in.
Шрифт:
– Да никого. Вдовцом ведь был. А в хоромах его теперь одна только домоуправительница Марфа. С хитрецой бабенка. Видать, большие планы на него имела…
– Ну так вот, – нетерпеливо прерывает разглагольствование Дыбина Вейцзеккер, – за этого Тимофея Стецюка отвечаете теперь вы. Примите его и устройте где–нибудь в укромном месте.
– А дом Куличева не подойдет разве?..
– Я же сказал: в укромном месте. Русского языка не понимаете? И никому ни слова, кто он, откуда и с какой целью. Понятно вам это?
– Так точно, господин майор!
– Как только
– Слушаюсь, господин майор!
И уже в машине, возвращаясь в свою резиденцию, Вейцзеккер невесело думает о Дыбине: «Не такой человек мне сейчас нужен. Этот, конечно, слепо исполнит любой мой приказ, но уж очень недалёк… А мне бы таких молодцов, как партизанские подрывники, оседлавшие наши железные дороги… С выдумкой, с блеском работают! И никаких для них преград… Вот бы кого к нам завербовать. Может быть, Стецюку это и удастся… А тактикой их непременно нужно воспользоваться…»
ДЕРЗКИЙ ЗАМЫСЕЛ АЗАРОВА
Они идут следом друг за другом. Впереди Азаров, потом Куличев со связанными за спиной руками, за ним майор Огинский. Дорога к партизанскому отряду лежит густым, труднопроходимым лесом через балки и овраги.
– Развязали бы, – хнычет Куличев, – не сбегу ведь…
– А мы и не потому вовсе, – усмехается Азаров. – Предоставляем тебе возможность побывать в шкуре тех, кого сам не только вязал, но и порол.
– А со мной–то вы что же теперь?..
– Полагалось бы на ближайшем суку вздернуть, – спокойно говорит Огинскнй, – да не хотим уподобляться тем, кому вы так верно служили, господин бывший бургомистр.
– Петлю, однако, он давно уже заслужил, – зло замечает Азаров.
– Ох, виноват я, что уж тут говорить, страшно виноват… – стонет Куличев. – Только по советским законам нельзя ведь без суда…
– Вот же негодяй! – возмущается Азаров. – Советские законы вдруг вспомнил!..
– Да, у нас без суда не полагается, – соглашается Огинский. – И судить вас будут, в этом можете не сомневаться. А получите за свои грехи лишь то, что заслужили, не более того.
– Ибо более и не бывает, – смеется Азаров. – На всю катушку заработал.
– Но ведь советский суд справедлив…
– Ишь подлец, о справедливости заговорил! – плюется Азаров.
– Не зачтется разве моё чистосердечное признание и покаяние?
– А ты какой, думаешь, суд тебя будет судить? Специально, что ли, из Москвы прилетит сюда с прокурорами и адвокатами? Сами мы судить тебя будем. Я, майор Огинский, партизаны нашего отряда. А мы все твои грехи и без твоего чистосердечного признания знаем.
– А ты помолчал бы, – неожиданно строго говорит Азарову Куличев. – Молод ещё меня учить. И потом, тут постарше тебя начальство есть. Вон товарищ майор, например…
– Не смейте называть меня товарищем! – с яростью, удивившей даже Азарова, кричит Огинский.
– Виноват, гражданин майор, – смиренно поправляется Куличев. – Они, гражданин майор то есть, знают, конечно, что за чистосердечное признание полагается смягчение кары…
– Ну, если только в смысле замены повешения расстрелом, –
– Не беспокойся, у меня есть что поведать. Они, немцы то есть, многое мне доверяли. А на тебя, мил человек, я не в обиде потому, что молод ты еще и не сдержан на язык. И потому еще, что ты мне племяша моего Тимошку напоминаешь…
– Это того, на которого майор Вейцзеккер такие надежды возлагал? – интересуется Огинский.
– Так точно, гражданин майор! Он с ним схож. И ростом и обличьем даже… Потому и не серчаю я на его неразумные слова.
– Скажите какой добренький! – смеется Азаров. – А ты, между прочим, знаешь, на кого похож?..
– Ну ладно, Азаров, – недовольно прерывает его Огинский. – Хватит вам! А вы вот что мне объясните, Куличев: как вам удалось Васяткина завербовать?
– Заподозрили мы его с Дыбиным в связи с партизанами, ну и допросили с применением кое–каких методов, позаимствованных у гестапо. Он и не выдержал… С тех пор стал на нас работать.
– А как вы его к партизанам забросили?
– Для того чтобы снова забрать его в полицию, нам, как вы и сами понимаете, никакого повода не требовалось. Это у нас запросто… Ну, а «побег» его к партизанам удалось с помощью находившегося у нас под подозрением полицейского Ерохина организовать. Дали ему возможность «упустить» Васяткина. О замысле нашем он, конечно, ничего не ведал. На другой день Дыбин ему долго «мозги вправлял». Пригрозил даже не только из полиции выставить, но и гестапо передать.
– А почему же вы не осуществили этого на самом деле, раз вам ясно стало, кто такой Ерохин?
– Чтобы партизан не настораживать. И еще одна идейка у нас родилась – ложными слухами вас через него снабжать… Может быть, развяжете руки–то?
– Развяжите его, Азаров! – приказывает Огинский.
Азаров неохотно выполняет его распоряжение, незаметно для майора дав при этом Куличеву пинка под зад.
– Премного тебе за это благодарен, – не без скрытой иронии замечает ему Куличев и, обернувшись к Огинскому, сообщает: – Между прочим, Васяткин этот имеет от нас задание завлечь вас в ловушку, как только вы из–под Овражкова сниметесь и в район Пеньков станете перебазироваться. Поимейте это в виду…
– Наконец–то! – радостно встречает их командир партизанского отряда. – И слава богу, как говорится, что живы–здоровы!..
– Да еще и с господином бургомистром к тому же, – посмеивается Азаров.
– Никогда еще не волновался за вас так…
– Что мы, маленькие, что ли, – улыбается Огинский.
– Не знаю даже, что бы со мной было, если бы с вами что произошло. Только вы уехали – радиограмма из штаба партизанского движения: «Срочно отправить на Большую землю в распоряжение начальника инженерных войск фронта майора Огннского. В двадцать четыре ноль–ноль приготовить посадочную площадку в квадрате ноль один двадцать два». Ну, что бы я делал, если бы вы не вернулись или хотя бы только задержались? Имел разве я право разрешить вам участвовать в этой операции?