Среди сыпучих песков и отрубленных голов
Шрифт:
И часто можно видеть в руках бабиста книгу с наилучшим переводом Виктора Гюго, Тургенева и других европейских писателей.
Персидское правительство сначала терпело эту секту. Но скоро в черной и невежественной массе народа, да и у представителей шиитской церкви, возник протест против нового веяния.
У мусульманских священников это было, конечно, "jalousie de m'etier".
В конце концов,
В 1849 году Мухамед-Али был расстрелян, а среди его последователей персидские власти учинили жестокое кровопролитие. Тогда большая часть бабистов бежала из Персии в Россию, где к ним относятся, по крайней мере, равнодушно.
Несомненно одно, что мусульманскому миру придется еще считаться с этим учением и, весьма возможно, что в ветхое тело ислама только бабизм способен влить новые, жизненные соки; а если Персия с ее наукой и поэзией способна еще к возрождению, то это чудо совершат бабисты.
Школа их в Асхабаде находится почти в центре города. Я был прямо поражен любезностью начальника этой школы -- Ахмета-Верди, когда безо всякой рекомендации явился к нему, просто в качестве любознательного иностранца.
Ахмет-Верди говорил со мною на очень плохом русском языке, но обнаружил довольно основательные познания во французском и английском. Что касается его наружности, то редко я видел такого красивого, величественного старца (лет 70).
Высокий, с длинными волосами и бородой почти совершенно белого цвета, он в моем воображении воскресил образ древнего пророка. При этом пара черных и добродушно смеющихся глаз сияла молодостью.
Он прежде всего угостил меня кофе с превосходным вином (бабистами вино не запрещается).
Беседовали мы с ним решительно обо всем -- о разных религиях, о политике, об искусстве Востока и везде у него сквозила черта полной незлобивости и любви ко всему живущему.
Только тогда, когда разговор слегка коснулся экс-шаха персидского, Мухамеда-Али, в глазах старца что-то блеснуло, но сейчас же он успокоился и с улыбкой заметил:
– - Не стоит говорить о таких людях.
Когда, прощаясь с ним, я выразил мое глубокое сочувствие бабизму, он, горячо пожав мою руку, сказал: "Все бабисты хорошие люди и все хорошие люди бабисты".
После секты и школы бабистов, самое интересное, что найдется в Асхабаде, это -- областная случная конюшня.
При содействии любезнейшего из асхабадцев, полковника Ф. Е. Еремеева, я имел возможность осмотреть эту конюшню, причем заведующий ею штаб-ротмистр г. Мазан сопровождал меня лично и давал подробные объяснения.
Да будет мне здесь дозволено сказать несколько слов о красе и гордости лошадиного мира, о текинской лошади.
Существует две породы местных лошадей -- ахальская и иомудская. Ахальская, или ахал-текинская лошадь встречается теперь, как редкость. И это вполне понятно.
Во времена прежних "аламанов" (разбойничьих набегов), часто совершаемых в Персию, текинцы нуждались в прекрасных и, во всех отношениях,
Обе породы туркменских лошадей происходят от арабского коня. Приближаясь по экстерьеру к последнему, иомудская лошадь отличается от него большим ростом и мясистостью и меньшей сухостью, грива и хвост довольно густы. Ахальская же лошадь очень схожа по экстерьеру с английской чистокровной скаковой, и гривы почти не имеет.
Я не "лошадник", и отношусь довольно равнодушно к лошадям; но должен сознаться, что я никогда не видал и даже не предполагал о возможности существования лошадей такой красоты, какой увидел в асхабадской конюшне.
Что ни лошадь -- то поэма...
Конюшня имеет около 60 денников и содержится великолепно, несмотря на то, что субсидии от правительства не имеет. Цель этой конюшни заключается в том, чтобы путем скрещивания пород спасти текинскую лошадь от вымирания.
Можно было бы, конечно, устроить подобный завод и в европейской России, но текинская лошадь имеет один недостаток: -- кроме туркестанского, другого климата она не переносит и по выводе ее в Россию скоро погибает.
Во всяком случае жаль, что вымирает порода лошадей, делавшая, по персидским рассказам, во время "аламанов" 150 верст галопом, без отдыха...
III.
В гостях у текинцев.
В Асхабаде я возымел привычку рано вставать и, сидя у окна да попивая свой кофе, любил наблюдать за текинцами, которые, верхом на осликах, привозили в город из своих аулов молоко и зелень.
Времена меняются!
Странно видеть текинца, бывшего "аламана" (разбойника), "степного орла", сидящего не на гордом коне, а на смирном ослике, и везущего не военную добычу, плоды побед, а просто лук и морковь -- плоды мирного труда. И приходится констатировать, что туркмены, вообще, теперь утратили свои характерные признаки свободного кочевника.
Народ этот постепенно переходит к оседлой жизни и делается уже оседлым скотоводом и земледельцем.
Туркмены населяют степи Бухары, Хивы, Персии, Афганистана и русского Туркестана, причем общая их численность достигает 500.000 человек.
Делятся они на семь племен: иомуды, гоклены, чаудуры, салоры, ерсары, сарыки и текинцы.
Племена эти между собою почти не смешиваются.
Самым одаренным, сильным и, я бы сказал, симпатичным племенем надо признать текинцев.
Они занимают Мервский, Ахалский и Атекский оазисы Закаспийской области.
Сколько я ни видел текинцев -- все они были высокого роста, несколько сухощавы, темноволосы. Выражение темных глаз всегда веселое, приветливое и часто немного лукавое.