Срединное море. История Средиземноморья
Шрифт:
«Толпы солдат и граждане обоих полов и всех сословий и возрастов собрались на берегу, чтобы насладиться зрелищем. Надежда и удовлетворение читались в глазах у всех. Его светлость подплыл к берегу на лодке из Спеце, одетый в форму красного цвета. Он превосходно себя чувствовал и казался тронут происходящим».
Пожалуй, то была самая славная минута за все пребывание Байрона в Греции, ибо история последних трех месяцев его жизни производит на читателя угнетающее впечатление. Он не достиг ни одной из заявленных им целей. Мысль о том, что он должен лично возглавить экспедицию против Навпактоса (Лепанто), не привела ни к чему; намерение встретиться с предводителями греков в Салоне также не удалось воплотить в реальность. Огромные суммы, потраченные им — помимо 4000 фунтов, израсходованных в ноябре, и денег на проживание для своей многочисленной свиты, он выделил еще 2000 фунтов на совершенно бесполезный полк сулиотов [330]
330
Албанцев из дикого района Сули (лежавшего юго-восточнее Янины), живших вымогательством и грабежом. Байрон возлагал на них большие надежды, но те оказались невыносимы. «Я не буду больше иметь дело с сулиотами, — писал он, — пусть отправляются к туркам или к дьяволу… пусть они скорее разрубят меня на куски, и этих кусков будет больше, чем разногласий между ними, нежели я изменю свое решение».
Первый приступ болезни произошел 9 апреля. Лечение начал доктор Юлиус ван Миллиген [331] , служивший тогда у греков военным врачом, но ослабил своего пациента еще больше, ежедневно, а то и дважды в день пуская ему кровь; одновременно его заставляли принимать едва ли не все лекарства, известные греческой науке. Его организм, и без того ослабленный годами невоздержанного образа жизни и склонностью к алкоголю (Байрон выглядел почти пятидесятилетним, тогда как на самом деле ему было всего тридцать шесть), не мог больше выносить напряжения. Он скончался в шесть часов вечера в понедельник на святой неделе, 19 апреля. Что именно стало причиной его смерти — малярия, лихорадка, уремия, сифилис, удар, — до сих пор остается тайной. Байрон никогда не думал, что вернется из Греции, и не боялся смерти, но надеялся погибнуть в бою, сражаясь за независимость страны, которую любил, а не «медленно угаснуть на ложе мук», как он сам выразился за несколько дней до смерти.
331
Вскоре после этого доктор Миллиген попал в плен к туркам, но позже его освободили в результате настойчивых протестов со стороны сэра Стэнфорда Каннинга, посла Великобритании в Высокой Порте. В 1827 г. он окончательно поселился в Константинополе, где служил придворным врачом у пяти султанов по очереди.
И все же он умер не напрасно. Он заставил всю мировую общественность обратить внимание на борьбу греков, причем сделал это так, как не смог бы никто другой. Благодаря ему вся Европа поддержала дело Греции; бесчисленное множество молодых людей последовало по его стопам, ища смерти или славы. Можно не сомневаться, что Греция завоевала бы свободу, даже если бы Байрона никогда не существовало на свете, как уже завоевала ее к тому моменту Сербия и две соседних страны — Румыния и Болгария — добились ее впоследствии. Но ее борьба — подобно борьбе этих стран — оказалась бы лишена того элемента романтизма, который мог привнести только Байрон. Нельзя забывать, что первые два десятилетия XIX в. стали свидетелями зарождения такого направления, как романтизм. Война Греции за независимость явилась не чем иным, как проявлением романтизма; несомненно, ее участники подчас вели себя геройски, но проявляли такую жестокость и дикость, каких мир не видывал уже несколько столетий. Каким-то образом эта война стала символом романтизма. Запад оглядывается на нее с восхищением, греки воспоминают с гордостью — и имя лорда Байрона остается для них незабвенным.
Уже к началу 1824 г. Греция фактически находилась в состоянии гражданской войны. В некоторых районах на востоке страны, а также повсюду в Средиземном море, турки оставались силой, с которой нужно было считаться, но на Пелопоннесе и в северной Румелии греки бились между собой. К моменту смерти Байрона правительственные силы восстановили свою власть над Аргосом, а также над Триполисом и Коринфом, тогда как клан Колокотрониса и его последователи по-прежнему удерживали Навплию. К лету Навплия также сдалась и сенат и администрация въехали в город. Это не означало окончательного прекращения военных действий, но дало передышку, во время которой греческое правительство получило 80 000 фунтов стерлингов. Они составили первые два транша займа, общая сумма которого, собранная по подписке
Бои начались во второй раз ближе к концу октября, когда жители Аркадии (ныне Кипарисса; расположен на юго-востоке Пелопоннеса) подняли восстание, спровоцированное правительственными налогами, которые они считали слишком большими. Чтобы восстановить порядок, власти направили отряд в 500 человек; командующего звали Макрияннис. Трудностей с подавлением восстания не возникло бы, не присоединись к мятежникам Теодор и Панос Колокотронисы; последний привел значительное количество войск, настроенных против властей, с театра военных действий близ Патраса, осада которого по-прежнему продолжалась. Макрияннису лишь оставалось вернуться в Навплию, откуда весьма воодушевленные бунтовщики двинулись на Триполис (его гарнизон состоял во многом из бойцов из Румелии). Борьба немедленно приобрела характер местечковой вражды, и в одной из наиболее яростных стычек Панос Колокотронис был убит.
Лишь тогда правительство по-настоящему осознало, что имеет дело не с локальным восстанием, но со второй гражданской войной, которую необходимо прекратить, пока еще есть время. В сложившихся обстоятельствах пелопонесские войска явно не заслуживали доверия; в связи с этим правительство обратилось к румелиотам, пообещав им не только деньги из займа, но и (поступив в высшей степени безответственно) возможность повсеместного грабежа на Пелопоннесе. К концу года командиры-румелиоты, каждый со своей маленькой армией, во множестве устремились к месту назначения через Коринф, чтобы в полной мере использовать открывшиеся перед ними возможности.
Мятежники, хотя и безнадежно уступали противнику по численности, сражались до февраля 1825 г., когда Колокотронис, а вслед за ним и двенадцать главных его командиров, сдались. Всех заточили в укрепленном монастыре Пророка Ильи, стоявшем среди холмов на острове Гидра. Правительство одержало победу, но дорогой ценой. Куда бы румелиоты ни приходили, они грабили и разоряли, не делая разницы между приверженцами правительства, теми, кто не поддерживал ни ту ни другую сторону, и мятежниками, как и между богатыми и бедными, землевладельцами и крестьянами. Макрияннис, чьи представления о морали, по-видимому, отличались в лучшую сторону от тех, какими в большинстве своем обладали его товарищи, был в шоке. Его ужаснуло не только насилие, но и понимание того, что его страна находится в состоянии раскола, куда более опасного, нежели когда бы то ни было прежде: жители Пелопоннеса долго не простили бы своих соседей с севера.
Ему не суждено было узнать, что вскоре его нации предстоит сплотиться вновь, когда Османская империя бросит свои войска в битву.
Даже в 1824 г. турки не бездействовали. В континентальной Греции их влияние почти не ощущалось, но в июле островок Псара в Эгеиде — главная восточная база греческого флота — был разграблен турецким флотом, который вскоре создал угрозу для двух других прибрежных островов, где в основном сосредоточивались греческие корабли, — Гидры и Спеце. Но наиболее грозными врагами-мусульманами, с которыми Греции пришлось теперь столкнуться, были не турки, а египтяне.
Мы уже писали на страницах этой книги о яркой личности Мухаммеда Али, когда упоминали о его назначении вице-королем Египта в 1805 г. в возрасте тридцати шести лет. Девятнадцать лет спустя (в те годы это считалось второй половиной «среднего возраста») он достиг вершины могущества. Он уже реформировал страну, дав ей, в частности, впервые за всю историю регулярные армию и флот, причем военнослужащих обучали английские офицеры по английскому образцу. Султану Махмуду II теперь было ясно, что эту армию нужно быстро задействовать, если он хочет, чтобы Греция оставалась частью его империи. Стимул для Мухаммеда Али найти оказалось легко: если он поможет султану вернуть Пелопоннес, его сын Ибрагим получит над ним власть в качестве паши.
Флот, который теперь приготовили Мухаммед Али и Ибрагим, состоял не менее чем из 55 линейных кораблей и более чем 300 транспортных судов, везших около 14 000 пехотинцев, 2000 кавалеристов вместе с лошадьми и 150 пушек с обслугой из 500 артиллеристов. Он отплыл из Александрии 19 июля 1824 г. и соединился с турецким флотом близ Бодрума (древнего Галикарнасса), расположенного на западном побережье Малой Азии, но греческий флот примерно из 70 кораблей с Гидры, Спеце и Псары ожидал их. Битва последовала почти сразу же — это произошло близ мыса Йеронда, расположенного примерно на расстоянии мили к северу от Бодрумского полуострова. Хотя ни к каким определенным результатам она не привела, этого события оказалось достаточно, чтобы убедить Ибрагима отложить экспедицию до следующего года. Он отвел свои корабли на Крит — который уже более полутораста лет находился под властью Османской империи, — тогда как турки вернулись на зиму в Константинополь.