Средневековая андалусская проза
Шрифт:
Я скажу о нем отрывок, где есть такие стихи:
Увиденное искажает он, словно зеркало кривое; Безжалостней мечей индийских он рассекает все живое. Не у него ли смерть и время, губители приязни нашей, Решились перенять навеки свое искусство роковое?О нем же скажу я такие стихи из длинной поэмы:
Он34
Город Салима — современный город Мединасели на реке Гвадалахаре, ранее был центром так называемой средней границы Андалусии.
Но тот, кто предупреждает беспечного, или дает советы другу, или предостерегает мусульманина, или говорит о развратнике, или рассказывает о враге, — пока он не лжет и не уличен во лжи и не старается вызвать ненависть, — не доносчик, и разве не оттого погибли слабые и пали не имеющие разума, потому что плохо отличали советчика от доносящего? Это два качества, близкие по внешности, расходящиеся по внутренней сущности; одно из них — болезнь, другое — лекарство, и от того, кто остер по природе, не будет сокрыто это дело. Доносчик — тот, чьи доносы не одобряются истинной верой, и кто желает разлучить ими друзей, разбить связь между братьями, натравить их друг на друга, и разжечь их вражду, и расписать ложное. А если кто боится, что, следуя по пути добрых советов, он попадет на пути клеветы, и не доверяет остроте своей зоркости и проницательности в своих предположениях о делах, происходящих в земной жизни и в общении с людьми своего времени, — тот пусть сделает веру для себя проводником и светильником, которым будет он освещаться, и, куда поведет его вера, пусть идет он туда, а если она его остановит, ручаясь за верный взгляд, обеспечивая правильность догадки и служа порукой за спасение, то установивший закон, пославший посланника — мир над ним! — и утвердивший веления и запрещения лучше знает путь истины и более сведущ в последствиях, приводящих к сохранению, и исходах, ведущих к спасению, чем всякий, кто утверждает, что видит все сам, и думает, что поступает по собственному разумению.
ГЛАВА О ЕДИНЕНИИ
Одно из величайших благ любви — единение. Это высокий удел, и великая степень, и возвышенная ступень, и счастливое предзнаменование! Это и обновленное бытие, и вечная радость, и великая милость Аллаха! И если бы не была земная жизнь обителью преходящей, полной испытаний и смут, а рай — обителью воздаяния и безопасности от дел порицаемых, — право, сказали бы мы, что единение с любимой и есть чистое блаженство, ничем не замутненное, и радость без примеси, с которой нет печали, и завершение мечтаний, и предел надежд. Я испытал наслаждения с их изменчивостью и познал счастье во всем его разнообразии, но ни милости у султана, ни близость к нему, ни деньги, доставшиеся в прибыль, ни находка после потери, ни возвращение после долгого отсутствия, ни безопасность после страха не западают так в душу, как единение; в особенности после долгих отказов, когда наступила разлука и разгорелось из-за нее волнение и вспыхнуло пламя тоски и запылал огонь надежды. Ни растения, распускающиеся, когда выпадет роса, ни цветы, расцветающие, когда прорвутся облака в час предрассветный, ни журчание воды, что течет ко всевозможным цветам, ни великолепие белых дворцов, окруженных зелеными садами, — ничто из этого не более прекрасно, чем сближение с любимой,
Одно из сладостных предвкушений близости — обещания, и поистине, обещание, исполнения которого ждешь, заполняет полностью сердце! Первое из них — обещание любимой посетить любящего. Об этом я скажу отрывок, где есть такие стихи:
Разговаривать с луною — прихотливая наука, Если рядом нет любимой, без которой гложет скука. Без нее луна не светит, но безумствует надежда: Если радуется близость, пусть печалится разлука!А второе — когда любящий посетит любимую.
Поистине, начало близости и первые признаки согласия проникают в душу, как ничто другое. Я хорошо знаю человека, который был испытан любовью, долгое время не зная ничего, кроме взгляда и беседы, будь то ночью, если захочет он, или днем. И наконец помогла ему судьба согласием любимой и позволила овладеть ее благоволением после того, как отчаялся он из-за долгого срока. И хорошо помню я, как он чуть не помешался от радости и едва мог связывать слова от счастья. И я сказал об этом:
Клянусь моею молитвой! Когда бы, верен святыне, Я так молился Аллаху, безгрешен был бы я ныне. Не опасался бы путник внезапного нападенья, Когда бы я так взмолился к свирепейшим львам в пустыне. Когда меня поцелуем она в ответ наградила, Печаль моя всколыхнулась, и я не рад благостыне. Так жаждущий захлебнулся, воды наконец дождавшись; Убит он глотком желанным, и нет бедняги в помине.И еще сказал:
Любовь моя — море вздохов, и отдых мною заслужен; Конь движим собственным взором, и повод ему не нужен. Меня сторонясь обычно, владычица вдруг добреет, И нагнется, в этой жизни лишь случай со мною дружен. Добился я поцелуя в надежде на исцеленье, Но жар в иссушенном сердце лобзанием обнаружен. Душа моя словно пустошь, где в травах, спаленных солнцем, Горящею головнею пожар великий разбужен. Не надо мне самоцветов, не надо других сокровищ; Мне яхонт андалусийский милей китайских жемчужин.Я хорошо знаю девушку, которая сильно полюбила одного юношу из сыновей предводителей, а тому не было ведомо о ее великой любви. И умножились ее заботы, и продлилась ее печаль, так что изнурена она была любовью, но юноша, по молодой гордости, не замечал этого, и открыться ему мешал девушке стыд перед ним, так как она была невинная, еще с печатью, и слишком его почитала, чтобы к нему броситься, не зная, будет ли это ему приятно. И когда затянулось это дело, а уверенность только еще теплилась, девушка пожаловалась одной женщине, умудренной опытом, которой она доверяла, так как этой женщине было поручено ее воспитание, и та сказала ей: «Намекни ему стихами».