Средневековая андалусская проза
Шрифт:
И сказал я тогда отрывок, где ость такие стихи:
Оплакивает покойника, и как не скорбеть о муже, Преставившемся средь почестей, не знавшем горя к тому же? А нужно бы ей оплакивать пропащего человека; Несправедливо казнимому сегодня гораздо хуже.А затем нанесла судьба свой удар, и переселились мы из нашего жилища, и взяли над нами власть войска берберов, и вышел я из Кордовы в первый день мухаррама года четыреста четвертого [63] , и скрылась та девушка от моего взора после этого единого свидания на шесть лет и больше. Но потом вступил я в Кордову, в шаввале года четыреста девятого [64] ,
63
…в первый день мухаррама года четыреста четвертого… — 13 июля 1013 г.
64
…в шаввале года четыреста девятого… — в феврале — марте 1019 г.
А если бы подарила мне та девушка хоть малейшую близость, и проявила бы она ко мне хоть некоторую дружбу, я помешался бы, наверное, от восторга и умер бы от радости, но именно эта отчужденность и сделала меня терпеливым и заставила меня утешиться.
При таких причинах утешения утешившийся оправдан и не достоин упрека, так как здесь не было ни утверждения любви, обязывающего к верности, ни обета, который надлежит соблюдать, ни обязанностей прошлого, ни крайнего взаимного доверия, погубить или забыть которое считается дурным.
К причинам забвения относится и жестокость любимой. Когда она достигнет в ней крайности и перейдет меру, то встретит в душе любящего гордость и величие, и любящий забудет ее.
Когда жестокость невелика и проявляется с перерывами или постоянно, либо когда она велика и проявляется с перерывами, ее можно стерпеть и на нее закрывают глаза; если же она становится частой и постоянной, против нее по устоишь, и не порицают человека, который забыл при подобных обстоятельствах любимую.
Одна из причин забвения — измена; это то, чего никто не стерпит, и не станет благородный закрывать на нее глаза. Вот истинное орудие утешения, и утешившегося из-за неверности не порицают, каким бы он ни был — забывшим или внешне стойким. Напротив, упрек постигает того, кто терпит измену, и если бы не были сердца в руках вращающего их (нет бога, кроме него!), — так что человек не обязан отклонять свое сердце и изменять предпочтение его, — если бы не это, я бы, право, сказал, что проявляющий внешнюю стойкость в своем утешении после измены едва ли не заслуживает упрека и порицания.
Ничто так не призывает к утешению людей свободных, обладающих честью и благородными качествами, как измена, и терпит ее только не имеющий мужества, обладатель ничтожной души, человек презренных помыслов и низкой гордости.
Об этом я скажу отрывок; вот часть его:
В такую, как ты, влюбляться, мне думается, негоже, Когда для всех приходящих немедля стелется ложе. Терпя разлуку с любимым, страдаешь ты, но не очень: Тебе остались другие, которых ты любишь тоже. Будь ты сановником важным, встревожился бы властитель, Подумав, что слишком много сторонников льнет к вельможе. И кто бы ни постучался, ты вспыхнешь, словноЗатем — восьмая причина: она ни от любящего, ни от любимой, но от Аллаха великого, — и это утрата надежды. Тут — или смерть, или разлука, при которой нет надежды на возвращенье, или несчастье, приводящее к влюбленным болезнь любящего; возлюбленная из-за нее спокойна, но она изменяет ее.
Все это относится к причинам забвения и внешней стойкости, но на любящем, который забыл любимую при подобных обстоятельствах, всегда лежит поношение и хула немалая, и заслуженно называют его изменником, а поступок его дурным.
Поистине, утрате надежды присуще дивное действие на душу, и она — великий снег для жара сердца.
При всех этих видах, упомянутых сначала и в конце, обязательна неторопливость, и прекрасно с такими забывшими выжидание, когда возможно медлить, и правильно будет выжидать. Когда же оборвутся чаяния и прекратятся надежды, тогда возникает оправдание.
У поэтов есть особый вид стихотворений, где они порицают тех, кто плачет над следами кочевья, и восхваляют людей, продолжающих предаваться наслаждениям, — а это входит в главу о забвении. Аль-Хасан ибн Хани был изобилен в этом отношении, хвалился этим и часто приписывал себе в своих стихах явную измену, по произволу своего языка и по способности к слову. О подобном этому я скажу стихотворение, где есть такие строки:
Друг, чем дольше печаль, тем невзгода злее; Хмель — скакун, так седлай же ты хмель смелее. Хмель подхлестывая напевами лютни, Не забудь, что свирель поет веселее. Чем стоять у покинутого жилища, Лучше струны потрогать; от них светлее. Как в дурмане, нарцисс качается стройный; Полюби же цветок, будет он целее. Этот нежный нарцисс бледен, как влюбленный, Но бахар благородный тебе милее.Но защити и спаси Аллах от того, чтобы забвение прошлого стало нашим свойством, и ослушание Аллаха, в опьянении вином, — нашим качеством, и застой в помыслах — присущей нам чертою! Достаточно нам слова Аллаха о поэтах, — а кто правдивее его по слову? «Не видишь ты разве, что они во всякой долине блуждают и что говорят они то, чего не делают?» Вот свидетельство Аллаха, великого, славного, о поэтах, но отделять сказавшего стихотворение от достоинства его стихов — ошибка.
А причиною появления этих стихов было то, что Дана-амиридка, одна из любимиц аль-Музаффара Абд аль-Малика ибн Абу Амира, заставила меня их сложить, и я согласился, — а я уважал ее. Ей принадлежит подражание моим стихам, в виде песни размером басит, весьма прекрасное. Я продекламировал эти стихи одному моему другу из людей образованных, и он воскликнул, радуясь им: «Их следует поместить среди чудес мира!»
Всех разрядов в этой главе, как видишь, восемь, и три из них — от любящего. Из этих трех два навлекают на забывшего порицание со всех сторон — это пресыщение и переменчивость, а при одном из них порицают забывшего и не порицают внешне стойкого, это позор, как сказали мы раньше.
Четыре разряда — от любимой. При одном из них порицают забывающую и не порицают внешне стойкую — это разрыв, длящийся постоянно, а при трех утешившуюся не порицают, какой бы она ни была — забывшей или внешне стойкой, — это отчужденность, жестокость и измена. Восьмой разряд — от Аллаха, великого, славного, — это утрата надежды из-за смерти, или разлуки, или длительного несчастья, и выказывающая стойкость тут оправдана.
А про себя я расскажу тебе, что я создан, обладая двумя свойствами, существование мое доставляет меньше радостей, чем горестей, и от этого жизнь мне часто в тягость. Мне хочется иной раз скрыться от своей души, чтобы утратить ту горесть, которую я терплю. Эти два качества — верность, без примеси изменчивости, когда равны и присутствие, и отсутствие, и явное, и тайное, — ее порождает дружба, при которой не отказывается душа от того, к чему привыкла, и не ожидает утраты того, с кем дружна, — и гордость души: она не допускает несправедливости, и заботит ее малейшая перемена в знакомых, и предпочитает она этому смерть. И каждое из этих свойств зовет к себе, противореча друг другу.
Вторая мировая война
Научно-образовательная:
история
военная история
рейтинг книги
Кодекс Крови. Книга I
1. РОС: Кодекс Крови
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
рейтинг книги
Избранное
Мастера современной прозы
Проза:
современная проза
рейтинг книги
Чародейка. Власть в наследство.
Фантастика:
фэнтези
рейтинг книги
