Средневековая андалусская проза

Ибн Кутайба Абу Мухаммед Абдаллах ибн Муслим

Неужто ты, друг, подвержен губительнейшему зуду? Скажи, куда торопиться медлительному верблюду? Поистине, расставанье опасностью угрожает. Ты думаешь взять с собою любовь, как ты взял бы ссуду? Лжецы говорят нередко: разрыв опасней разлуки, Но это злостная кривда. Не верь болтливому люду! Не ведают они страсти, глубин ее знать не знают, Готовые уподобить любовь презренному блуду. А для влюбленных разлука — дорога верная к смерти, И этой истины страшной вовек я сам не забуду,

У меня есть об этом длинная поэма, которая начинается так:

Мне

восторг непревзойденный утро, вспыхнув, даровало; И, меня с тобою сблизив, счастье восторжествовало. Редкий плод бесплодной почвы, первенец жены бездетной, День, врачующий недуги, — благодатное начало! Эти молнии сближенья не обманывают сердца, И не блекнет сад зеленый, где блаженство созревало. Перси-персики набухли; говорят они прекрасной: «Поспешай же!» — но перечит сумрачное покрывало. Так одно красотку тянет, а другое не пускает; Со стыда лицо пылает, как заря весною, ало. Мой недуг от глаз прекрасных, только в них же исцеленье, Жизнь моя с моею смертью, а любимой горя мало. От змеиного укуса лишь змеиным лечат мясом, Или было бы смертельно ускользающее жало.

Разлука заставляла поэтов плакать в местах свиданий, и проливали они потоки слез, и поили землю водою томления, вспоминая, что было с ними там, и рыдали, и оживляли следы любимых их погребенную страсть, и принимались они стонать и плакать.

Рассказывал мне один прибывший из Кордовы, которого я расспрашивал о ней, что он видел наши дома в Палатах Мугиса [51] на западной стороне города, и стерлись следы их, и исчезли их признаки, и скрылись места свиданий, и изменило их бедствие. И стали они бесплодными пустынями, после того как были населены, и безлюдными равнинами после толпы друзей. Это одинокие развалины, что были прежде прекрасны, и страшные ущелья, раньше безопасные; там убежище волков, где раздается свист гулей, там игралище джиннов и приют диких зверей после мужей, подобных львам, и красавиц, подобных изваяньям, пред которыми расточали обильные богатства; рассеяно теперь единенье их, и оказались они в разных странах, подобные племени Саба [52] . И кажется, что те разубранные опочивальни и украшенные покои, сиявшие, как сияет солнце, и рассеивавшие прекрасным видом своим заботы, когда объяло их разорение и охватило их разрушение, стали подобны разинутым пастям львов, возвещающим конец мира, и показывают они тебе, каков исход жизни его обитателей, и рассказывают, куда идет всякий, кого ты видишь стоящим. И становишься ты воздержанным в стремлении к благам мира, после того как долго воздерживался от пренебрежения ими.

51

Палаты Мугиса — один из кварталов Кордовы, названный так по дворцу Мугиса-румийца, предводителя отряда мусульман, завоевавшего Кордову в 711 г.

52

…оказались в разных странах, подобно племени Саба. — Арабская поговорка, основанная на преданье, согласно которому древнее племя Саба, обитавшее в Юго-Западной Аравии, рассеялось по всей Аравии после стихийного бедствия, произошедшего в конце VI в.

И вспомнил я дни мои в Кордове, и мои наслаждения там, и месяцы моей молодости, проведенные с полногрудыми, к которым стремился и муж рассудительный, и вообразил я в душе, что находятся они под землей, в странах дальних и в краях отдаленных, и рассеяла их рука изгнания, и растерзали их длани отдаления; и представилось моему взору, что разрушена та беседка, которую знал я столь прекрасной, и пропали крепкие троны, около которых я вырос, и пусты дворы, где прежде толпились люди, — и явились слуху моему крики сов и филинов, что разносятся теперь над опустевшими, некогда многолюдными местами. И, бывало, ночи подражали дням, и растекались по дому его обитатели, и встречались его жители, а теперь дни подражают ночам в своей тишине и безлюдности. И заставили эти воспоминания плакать глаза мои, и сделали больно сердцу моему, и ударили камнем по печени моей, и усилили страдания ума, и я сказал стихотворение, где есть такие строки:

То, что поило меня, умирать заставляет от жажды; Скорбь вызывает во мне то, что радовало не однажды.

Разлука порождает тоску, волнение и воспоминанье, и об этом я говорю:

Лишь бы ворон возвратился, отдаленьем

окрыленный, Для разлуки неизбежной срок назначив отдаленный. Поклялась мне тьма ночная, что продлится бесконечно, И свое сдержала слово: не прервался сон продленный. В небесах звезда не знает, уходить или остаться, Мешкает на небосклоне, словно путник утомленный; Словно лучник, давший промах, или как беглец в испуге, Как затравленный безумец или как больной влюбленный.

ГЛАВА ОБ УДОВЛЕТВОРЕННОСТИ

Неизбежно для влюбленного, когда запретно сближение, довольствоваться тем, что обретает он, и, поистине, в этом услада души, воскрешение надежды, обновление желаний и некоторый отдых.

Удовлетворенность имеет несколько степеней, сообразно тому, что достижимо и возможно, и первая из них, — когда довольствуются посещением. Поистине, в этом надежда из надежд, и возвышенно это среди того, что дарует судьба, хотя и проявляется при этом застенчивость и смущение, ибо каждый из любящих знает, что у другого в душе.

Посещение бывает двух видов: во-первых, когда любящий посещает любимую, и в этом случае возможно многое, а во-вторых, когда любимая посещает любящего, и тут ничто невозможно, кроме взглядов и незначительного разговора.

Об этом я говорю:

Сменилась близость отдаленьем; теперь я чужд былым усладам; Кое-когда с тобой встречаясь, довольствуюсь я робким взглядом. Хоть раз на дню тебя увидеть — предел моих мечтаний ныне, А прежде было бы мне мало весь век прожить с тобою рядом. Стремился к почестям сановник, однако в тягостной опале Спасение души смиренно другим он предпочел наградам.

Что же касается ответа на приветствие и на обращенные речи, то в этом надежда из надежд, хотя и говорю я в моей поэме:

В отчаянье малым довольствуюсь, разлукою уничтожен: Ответом твоим на приветствие, когда твой ответ возможен.

Но так чувствует себя лишь тот, кто способен в своих чувствах довольствоваться самым малым, лишь бы услышать из уст любящей надежду на большее, и в этом особенности тех, кто может или же способен ждать и надеяться. Я знал человека, который говорил своей возлюбленной: «Обещай мне и солги!» — желая утешить свою душу ее обещанием, хотя бы и неправдивым. Я сказал об этом:

Ты солги мне, суля невозможное счастье, Чтобы счастье в тоске мне узнать понаслышке. Если в жизни моей невозможны свиданья, Подари мне тогда хоть мечтанья в излишке! Так ликует народ, видя молнию в небе, Даже если дождя не бывает при вспышке.

Вот нечто, относящееся к этой главе, — это видел я сам и видел со мною другой человек. Одного из моих друзей ранила ножом та, кого он любил, и видел я, как влюбленный целовал раненое место и плакал над ним снова и снова.

Я сказал об этом:

Сказали мне: «Ты ранен ею», но выразил я покаянье, Ответив: «Нет, клянусь, не ранен, я в безнадежном обаянье. Мою любимую почуяв, кровь к ней потоком устремилась И не вернулась больше в жилы, так привлекательно сиянье! И если милая врагиня в кровопролитии виновна, То сам я — выкуп за такое благодеянье в злодеянье».

Непритязательность также и в том, что радуется человек и удовлетворен он, если обладает какой-нибудь вещью возлюбленной. Поистине, это прекрасное качество души, и пусть в этом нет ничего, кроме того, что рассказал наш Аллах великий о возвращении зрения к Якубу, когда дали ему рубаху Юсуфа [53] — мир с ними обоими! Об этом я говорю:

53

Якуб и Юсуф — арабские имена библейского пророка Якова и его сына Иосифа (Прекрасного). Согласно легенде, слепой Яков прозрел, когда сыновья принесли ему рубаху Иосифа, сказав, что тот погиб, хотя на самом деле они продали брата в рабство, — история эта рассказана и в Коране.