Срочно нужен гробовщик (Сборник)
Шрифт:
— Естественно.
— Почему?
Последний мужчина из рода Палинодов одарил Кампьена очередной ослепительной улыбкой.
— Потому что письма — единственная для меня загадка, — живо объявил он.
Люк покосился на коллегу. Кампьен чувствовал себя как рыба в воде.
— Я так и предполагал, — весело отозвался он. — Вы ведь перемыли все стаканы и чашки. Вымой вы только одну, было бы понятно, что я пришел бы к определенному выводу. Почему вы решили, что ваша сестра покончила с собой?
Лоренс задумался.
— Я не предполагал, что мне придется обосновывать свое мнение, — заговорил он наконец, — но раз вы так хорошо
— Она играла на бегах, вы хотите сказать?
Брови Лоренса поползли вверх.
— Если вам и это известно, остается только удивляться, почему вы сразу не увидели очевидное?
— Где она взяла яд?
Лоренс откинулся на спинку стула, приняв весьма неустойчивую позу, чего по рассеянности и не заметил.
— А вот это предстоит выяснить вам — подробности мне неизвестны.
— Почему вы перемыли все чашки и стаканы?
Лоренс немного помолчал.
— Сам не знаю, — наконец произнес он. — Честно говоря, я поднялся к Руфи только потому, что видел — наша милая хозяйка ожидает этого от меня. Я стоял, глядя на сестру, и думал, как жалко, что она пошла в дядюшку-математика. Математическая жилка — наследственная черта в нашей семье, она никогда не приносила никому ничего хорошего. И вдруг до меня дошло: да ведь она, скорее всего, покончила с собой. И тогда я тщательно вымыл всю посуду — не дай Бог кто-нибудь возьмет чашку с отравой и выпьет из нее.
— Прелестная сказочка! — взорвался Люк. — Значит, решив, что сестра отравилась, вы палец о палец не стукнули, а увидев анонимное письмо, забегали? Вы это хотите сказать?
Лоренс не удостоил его ответом.
— Знаете, я ведь впервые в жизни такое читал, — продолжал он, обращаясь к Кампьену. — Лютая ненависть этих писем оказала на меня физиологическое действие. Интереснейшее ощущение, достойное изучения. Вам не приходилось переживать подобное?
Кампьен прекрасно его понимал и следующий вопрос задал мягким, почти виноватым тоном:
— И вы пришли к выводу, что их написала ваша племянница?
Лоренс отвернулся.
— Вы это знаете, ведь вы подслушали наш разговор.
— Но доказательства-то у вас есть?
Лоренс посмотрел на Кампьена. Лицо его пылало.
— Уважаемый сэр, это мое личное расследование. Неужели вы рассчитываете, что я буду с кем-то делиться его результатами? Ведь речь идет о моей семье.
Кампьен какое-то время молчал.
— Хочу только заметить, — тихо сказал он, — что выбор методом исключения имеет свои опасности.
— Вы полагаете? — В глазах Лоренса зажегся интерес.
Кампьен продолжал со всей серьезностью.
— Юность всегда загадка, — заметил он. — Пусть все остальные вне подозрений, это еще не основание подозревать того, кто много моложе.
Люк решил, что с него хватит.
— О чем вы толкуете? Нельзя ли вернуться к делу?
— В двух словах дело сводится к следующему, — начал объяснять Лоренс. — Когда я понял, что письмо мог написать только кто-то из родни, я перебрал всех и остановился на племяннице — единственном существе, которое было для меня загадкой. Довольно скоро я обнаружил, что она что-то от нас скрывает. —
— И кто же раскрыл вам глаза? Часом, не капитан?
— Да, он. Мы говорили с ним совсем о другом. И вдруг он как ушат холодной воды на меня вылил. И в таких грубых выражениях. Я не поверил, тогда он привел меня в больницу, где лежит этот негодяй, и там… Там была Клайти.
Воспоминания бередили его рану, и Кампьен снова поспешил отвлечь его.
— Я не понимаю одного, почему ваши подозрения ограничились только родными?
— Но это очевидно. — Лоренс встал, его крупные дергающиеся пальцы разжались, потревожив сложенные на столе бумаги. — Я снова и снова возвращался к письму, — выделяя слова, он почти срывался на крик. — Автор упоминает о таких подробностях, которые известны только нам одним. От этого никуда не денешься. Тут у меня есть, — Лоренс проковылял к оконной нише и остановился возле бюро, — копия письма, снял на всякий случай. — С этими словами он дернул ящик, но не рассчитал силы, и его содержимое вывалилось на паркет.
— Не ищите, — Люк все больше терял терпение, — я помню текст наизусть.
— В самом деле? — Лоренс, нагнувшись, беспомощно взирал на ворох бумаг.
— Хотите, прочитаю? — с чувством предложил Люк. — Хотя бы начало. Только, по-моему, там ничего такого нет.
— Про цветы помните? — Лоренс, явно нервничая, шагнул к нему. — Сначала поток грязи в адрес доктора за «потворство подлому убийству», а дальше слова: «Даже лилии покатились, и только дурак мог им не внять».
Невыносимое отвращение, звучащее в его голосе, выдавало ужас, который вызывали у него эти письма. Надругательство над письменным словом, святыней в его микрокосме, было само по себе страшным грехом.
Наконец-то в Люке пробудился интерес.
— Да, помню, — подтвердил он. — И когда же эти лилии покатились?
— Прямо перед началом похорон, когда никого чужих в холле не было. Даже гробовщиков.
— Лилии, наверно, были в венке? — подсказал Кампьен, чувствуя, что без него все потуги Лоренса что-то объяснить кончатся ничем.
— Да-да, именно, — обрадовался тот. — Видите ли, кто-то купил венок. Кто-то посторонний. Мы этих демонстраций не любим. Кажется, актер Грейс, который вечно увивается вокруг нашей очаровательной мисс Роупер. На ночь венок поставили на верхнюю ступеньку лестницы, прислонив к стене. Утром внизу в холле собралась вся семья. Ждали гробовщиков. Сам я на похороны не собирался, как раз заканчивал работу, а сестры хотели пойти. Приходится соблюдать декорум. Стоим мы в холле, даже эта старая нимфа — помощница мисс Роупер. Как вдруг венок возьми и соскользни со ступенек. Катится и осыпает лестницу лепестками. Нелепое зрелище! Служанка, помнится, завизжала как резаная. Мисс Роупер бросилась наверх, поймала его на полдороге и постаралась привести в порядок.
— А потом что с ним сделала? — В Люке опять заговорили недоверие и неприязнь, по его мнению, история с венком не стоила выеденного яйца.
— По-моему, поставила на стул. Да, конечно, он потом лежал поверх гроба, когда его выносили. И цветы были немного помяты. Казалось бы, пустяки, но ведь в письме на это прямая ссылка — вот что меня потрясло. Значит, автор этого сквернословия — кто-то из членов семьи. Явный случай латентного безумия.
Его передернуло, глаза смотрели загнанно и виновато.