Срочно требуется царь
Шрифт:
– Хорошо, что они согласились принять вместо денег Находкины амулеты, – невесело подперев щеку кулаком, проговорил он.
– А больше у нас все равно ничего нет, – хмыкнув, резонно заметила Серафима. – Не согласились бы – сидели бы и ждали, пока в городской казне не завелась бы монета. А столько люди не живут.
Супруг ее и рад бы был поспорить, но аргументов у него не было ни единого, и поэтому только грустно вздохнул, и только собрался поведать любимой жене, как сильно он за нее беспокоился, как нервничал и как места себе не находил, пока она блуждала по лесам,
Коротко стукнув два раза в косяк, царевна, не дожидаясь ответа, вошла в штаб-квартиру ученицы убыр и окаменела.
На столе у окна печально-неподвижной лохматой кучей лежал Малахай, а хозяйка рыдала над ним чуть не в голос, размазывая по несчастному лицу ручьи слез, словно спасая комнату от наводнения. Но занятие, судя по всему, это было бесполезное и бесперспективное, потому что соленая вода все прибывала и прибывала, и вскорости грозила затопить не только саму целительницу, но и ее апартаменты. Объяснений душераздирающая сцена не требовала.
– Он умер, – обреченно констатировала очевидное царевна.
При звуке ее голоса слезы литься мгновенно перестали, словно завернули позабытый кран. Находка подняла голову от тусклой бурой шерсти мишука и с ужасом уставилась на посетительницу.
– Умер… – еле шевеля мгновенно помертвевшими губами, только и смогла она произнести.
– Очень жаль, – вздохнула Серафима. – Подумать только, еще сегодня утром он казался вполне здоровым, ну, кроме этого… того…
– Чего? – едва слышно прошептала октябришна. Серафима то ли не расслышала, то ли решила не прерывать некролог.
– Правда, он провел весь вечер и всю ночь под открытым небом… под дождем и снегом… не в силах спрятаться…
– Весь вечер?!.. – глаза октябришны расширились и быстро наполнились новой порцией слез. – Всю ночь?..
– Да, и утро тоже было отнюдь не солнечным… Промок до костей, наверное, продрог, застудился…
– Батюшка Октябрь!.. – скорбно охнула Находка и, прикрывая рот руками, чтобы не закричать, обессилено опустилась на пол. – Октябрь-батюшка!..
– Наверное, пневмония легких, – меланхолично продолжила царевна. – Ураганный отек. Штука коварная, говорят. С виду нормальный, и вдруг раз – и всё, поминай, как звали…
– А я еще окошко открыла!.. – всхлипнула ученица убыр и затрясла рыжей головой в неизбывном горе. – Октябрь-батюшка!.. И отчего я такая дура!.. Это всё из-за меня, из-за меня!.. Это я виновата в его смерти, я, только я!.. Не будет мне прощения, не будет, не будет!.. Ох, прости меня, миленький, прости-и-и-и!.. И
Она в несколько быстрых шагов персекла кабинет, присела рядом с ней на корточки и обняла за трясущиеся от плача плечи.
– Ну, что ты, что ты, Находочка… Ну, не надо так расстраиваться… Подумаешь… Ну кто он такой, чтобы из-за него так убиваться? Глупое животное, каких много…
– К-как… вы… м-м-можете… так… г-говорить… про н-н-него!.. Он… д-д-добрый!.. в-внимательный!.. з-заботливый!..
– Да? – тихо удивилась Серафима.
– Он… он мне ш-шубу… с-свою… от…отдал…
– Да? – царевна осторожно перевела взгляд с Находки на Малахая и обратно. – Сам отдал?
– С-сам!.. – рыдала безутешная октябришна. – А окошко… открыть… это я… его… п-попросила!..
– И открыл? – с изумлением вытаращила глаза Сенька.
– Ага… не хотел… а я… ду-у-у-у-ура!.. заста-авила…
– Вот так прямо взяла и заставила? – всё еще пыталась разобраться в происшедшем царевна.
– Ага-а-а…
– И он одной лапой открыл? – благоговейно вытаращила глаза гостья. – Вторая-то у него вроде сломана… была?..
– У него не ла-а-апы… у него ру-у-у… Что?! У него еще и р-рука… с-сломана?! А он ничего не сказа-а-а-ал!..
– Да как он тебе скажет, Находочка, милая, он же медведь!.. – не выдержала Серафима.
– Кто?! Кондратушка?!
– Да при чем тут Кондратуш… то есть, Кондрат?! Я про Малахая говорю!.. А ты про кого?
Через двадцать минут спящий медвежонок был аккуратно перенесен на пышное, хоть и пыльное ложе из сорванных в соседней комнате штор, а умытая, причесанная и почти успокоившаяся Находка сидела с ее царственным высочеством за вторым столом за кружкой горьковатого ароматного травяного чая и подавленно качала головой.
– Нет… По всем признакам – не нужна я ему… нисколечко… Никакой ему разницы нет – я, или Малахай, или еще кто… Он со всеми веселый… одинаково…
– Да с чего ты так решила? – в отчаянии воскликнула царевна.
– Я не слепая. Я все сама вижу, – упрямо повторила октябришна, уткнувшись носом в источающий аромат лета парок, и глаза ее моментально снова наполнились слезами. Сенька задумалась.
Откровенно говоря, дела сердечные, особенно касающиеся сердец разбитых, были для нее еще более темным лесом, чем Лесогорская тайга ноябрьской ночью для крота. И что надо было делать, или говорить, или не делать и не говорить, когда рядом с тобой сидела подруга и постоянно порывалась разбавить чай слезами, убиваясь по безответной любви, было ей неведомо.
– А вот вы бы, ваше цар… Серафима… ты… как бы на моем месте… поступила? – неосторожно задала вопрос ученица убыр и с надеждой устремила влажный взгляд на сочаевницу.
– Я-то? – помяла подбородок та, вспоминая их с Иваном летнее путешествие, на всем протяжении которого он пребывал в твердой уверенности, что Серафима – это не кто иной, как загадочный бродяга и авантюрист отрок Сергий. И оставался в сем заблуждении вплоть до их свадьбы, которая, если бы не настояние отца царевны, могла бы и вовсе не состояться.