Срочно требуется царь
Шрифт:
– Всему свое время, – размерено успокоил его старик. – Налюбовался парень на сокровища такие несказанные, и предлагают ему тут мастера взять, чего душа пожелает. Поклонился им рудокоп, поблагодарил за щедрость, и поднял с пола одну золотую монетку, одну серебряную и одну бронзовую. «А что так мало берешь», – спрашивают его мастера, – «коли для тебя и медяк – деньга большая?» «Незаработанного богатства мне не надо», – отвечает паренек. – «А по одной монетке я взял, чтобы вас, хозяев, отказом не обидеть и каждого почтить. Да и на гостинцы матушке моей да сестричке младшенькой хватит. На золотой ботинки да кожушки им новые к зиме куплю, да козу с козушками сторгуем. На серебряную денежку –
Прижимаясь к стенам домов и оградам, озираясь то и дело, болезненно вздрагивая от каждого ночного стука и шороха и не переставая дрожать всей грузной тушей ни на секунду, Вранеж быстрыми нервными шагами вел Ивана к своему дому по безлюдным и бесснежным улицам Постола.
– Уже сейчас… уже скоро… уже подожди… будут тебе… мои денежки… мало не покажется… – возбужденно бубнил он себе под нос, оградившись воротником от упорно держащегося за его спиной лукоморца.
– Что вы говорите? – переспрашивал царевич, когда случайный порыв встречного ветра доносил бормотание головы до его слуха.
– Говорю, всё сейчас отдам… – полуоглядывался тогда он, подобострастно скалясь. – За всё рассчитаюсь. Хорошему человеку ничего не жалко.
– Это не мне, это городу, – строго говорил Иванушка, бывший управляющий хихикал, как от забавной шутки, и ускорял шаг, прижимая к груди светильник-восьмерку.
– И городу достанется… Всем достанется… Я не жадный…
Белый дом Вранежа выделялся на фоне черной ночи огромным мутно-серым пятном, словно привидение того щеголя-дома, который был построен бесконечно долгие годы назад для жизни и развлечений каким-нибудь веселым графом или романтичным виконтом. Былая достопримечательность столицы, больше похожий на произведение кондитера, чем каменщика, загрустивший дом умер вместе с хозяевами пятьдесят лет назад, оставив после себя, как моллюск, только тусклую печальную оболочку, сумрачно взирающую на мир слепыми, зашоренными ставнями окнами.
Как тать, Вранеж, не глядя, прошмыгнул мимо парадных ворот и повел царевича вдоль ограды к черному ходу.
У калитки он остановился, порылся в кармане шубы и выудил кованый ключ сантиметров в двадцать в длину. Заботливо смазанный замок открылся беззвучно.
– Вот, проходите, высочество… ваше… – чиновник отступил, слегка изогнул жирный стан и вытянул руку в сторону сереющего в глубине двора дома.
– Спасибо.
Иван сделал несколько шагов по не видимой во тьме мощеной тропинке и нерешительно остановился. Послышалось ему, или и впрямь справа и слева, почти одновременно, во мраке зародилось утробное рычание, больше похожее на отзвуки отдаленного, но торопливо приближающегося камнепада?
– Что это?.. – лукоморец обернулся в поисках консультации у хозяина, и тут же из ночи материализовались и набросились на него черными молниями четыре громадных волкодава.
С радостным лаем, словно после долгой разлуки увидали, наконец-то, любимого родственника, и исступленно крутя хвостами словно пропеллерами, исключительно живые и чрезвычайно здоровые псы закинули на плечи лукоморца массивные лапы и полезли целоваться.
С изумлением Иванушки размерами могло померяться только аналогичное чувство хозяина любвеобильных зверей.
– Ты… Вы… Кусать?.. Это… как?.. Это?.. Эй!.. Вы чего?..
– Фу,
– ПОШЛИ ВОН, ИДИОТЫ!!! Яростный рев Вранежа сделал бы честь целой стае волкодавов.
Смущенные псы быстро опустились на все лапы, оставив гостя в покое, робко попались проделать ту же операцию с непонятно отчего разъярившимся хозяином, но в свете волшебного светильника увидели выражение его лица и передумали.
Обманутые в лучших чувствах, друзья человека огорченно переглянулись, пожали плечами и понуро отправились патрулировать другой конец усадьбы.
– А… про собачек вы мне… ничего не говорили… – рассеяно заметил Иванушка, утирая рукавом с физиономии следы бурной собачьей радости.
– А… чего про них… говорить… они же… н-не кусаются… с-собаки… – процедил Вранеж таким тоном, что на мгновение царевичу показалось, будто тот сам готов сию минуту броситься вслед удалившимся барбосам и лично перекусать их всех.
Почудилось ему, или в голосе головы сквозило, как ураган через разбитое окно, разочарование?
Хотя, если бы он доверил свое имущество сторожевым псам, а они бросились лобызаться с первым встречным, еще неизвестно, что бы почувствовал он.
– Вот для воров сюрприз бы был, – пошутил Иван, чтобы отвлечь хозяина от неприятных размышлений.
– И для воров тоже, – прорычал глухо голова и, не говоря больше ни слова, потопал к черному ходу.
От двери для прислуги ключ у него тоже был, и стучать и будить весь дом, как опасался Иванушка, им не пришлось.
Пройдя, не останавливаясь, мимо череды закрытых дверей – то ли чуланов, то ли каморок слуг, они завернули за угол и оказались перед лестницей, ведущей вверх.
– Нам туда, – коротко мотнул нечесаной головой Вранеж и, не дожидаясь реакции лукоморца, пыхтя, отдуваясь и придерживаясь рукой за перила, пошел вперед.
– Эй, вы! Стойте! Руки вверх! Стерлядь… то есть, стрелять будем!.. – донесся снизу дробный топот подкованных сапог и грозные окрики, когда они уже почти поднялись до второго этажа.
– Делом своим займитесь, болваны! – не останавливаясь и не оборачиваясь, рявкнул чиновник в пролет, и грозный топот, достигнув подножия лестницы, смущено перешел в неуверенное топтание на месте.
– Хозяин?.. Это вы, хозяин?..
Голова раздраженно фыркнул, не удостоив бдительных слуг иным ответом, и молча продолжил свой путь к раскулачиванию.
«Хм-м…» – мысленно нахмурился Иванушка, снова прокручивая в памяти рассказ Кыся. – «Что-то я не припомню, чтобы речь шла о чем-то подобном… Они же обнаружили деньги в подвале… И даже вход в него был с этажа первого… Да и странный бы это был подвал, если бы в него заходили со второго этажа… Или он хочет сначала показать мне что-то еще?.. Награды? Картины? Семейные реликвии? Интересно, у него есть семья? Я ведь даже не поинтересовался… Как неловко… Надо будет внимательно посмотреть и не торопить его, а то получится ужасно бестактно … Подумает, что меня кроме денег в нем ничего не интересует. Я не должен быть таким корыстным и бесчувственным. Ведь он раскаялся, признал свою неправоту, захотел помочь нам после стольких лет службы Костею… Это мужественный поступок, достойный уважения. Значит, в нем еще оставалось что-то доброе и человечное, что бы Сеня ни говорила. И своей заботой и пониманием я должен протянуть ему руку помощи, показать, что у него есть друзья, которые его поддержат в трудную минуту и оценят его решение… И мало ли, что он мне всё равно не нравится. Предрассудок это. Необоснованная предвзятость. Дурацкий каприз. И мне должно быть стыдно.» Восхождение их закончилось на третьем этаже.