Срочно требуются седые человеческие волосы

Нагибин Юрий Маркович

– Чудо!
– от души восхитилась Наташа - Как вы это открыли?

– Если б я!.. Воротца есть в книге "Старый Петербург", но там они существуют в другом пейзаже. И, признаться, попав сюда впервые, я хотел было повернуть назад... Слава богу, что не повернул, - добавил он серьезно.

– Какой вы милый!
– так же серьезно сказала Наташа. Гущин смутился.

– Кваренги?
– раздался за их спиной голос шофера. Его захватило это путешествие в прошлое.

– Нет, сказал Гущин.
–

Я склонен думать, что это Фельтен. Помните, решетку Летнего сада?

– Еще бы!
– сказал шофер и задумчиво добавил: - Может, и Фельтен, кто их, к дьяволу, разберет!

– Теперь вы понимаете, что я имел в виду под "моим Ленинградом", спросил Гущин, когда они двинулись назад к машине.

– Да, - она улыбнулась, - мне нравится этот незнакомый город.

Они сели в машину, и тут в поле зрения Гущина случайно попал счетчик. У него вытянулось лицо.

– Заедем на минуту на вокзал, - обратился Гущин к шоферу...

...Гущин наклонился к билетной кассе.

– Поменяйте мне, пожалуйста, мягкую "Стрелу" на пассажирский некупированный, - попросил Гущин.

Старая, видавшая виды кассирша посмотрела на него поверх очков и сказала осудительно:

– Эх вы, господа командировочные, вечно до последней копейки проживаетесь.

– А как же, - сказал Гущин.
– Гулять так гулять! Он получил билет и денежную разницу и засунул все это в старый потертый бумажник, где уныло помещалась одинокая десятка...

– А теперь на Васильевский остров!
– сказал Гущин шоферу.

Мелькнули Казанский собор, Адмиралтейство, сверкнул вдали шпиль Петропавловской крепости, надвинулась Биржа, Ростральные колонны...

Гущин привел Наташу в маленький садик на Васильевском острове, где под кустами хоронился обломок фигуры ангела на гранитном постаменте. От ангела уцелел лишь каменный хитон да одно крыло - гордое и красивое, как у лебедя на взмахе.

– Он был необыкновенно хорош, - с нежностью говорил Гущин.
– Его второе крыло готовилось к взмаху, он как будто не знал - взлететь ему или остаться на земле. И тут была заложена мысль...
– Он вдруг осекся, приметив в траве крупную металлическую птицу.

На обтекаемое тело птицы была накинута железная кольчужка из мельчайших, плотно прилегающих чешуек. Золотистая рябь пробегала по кольчужке, когда птица попадала в перехват солнечного луча

– Кто это?
– оторопев, прервал свои рассуждения Гущин.

Проследив за его взглядом, Наташа сказала:

– Господь с вами, Сергей Иваныч, скворца не узнали?

– Но какой он громадный!
– растерянно произнес Гущин.
– Царь-скворец, чудо-скворец... Ей-Богу, скворец куда лучше ангела. Он-то хоть живой!..

– Что это вы вдруг?
– удивилась Наташа

– Может, хватит

старины?
– просительно сказал Гущин.
– Мне захотелось в сегодняшний день.

– Как хотите, Сергей Иваныч, - мягко сказала Наташа - Я совсем не устала.

– И все-таки, хватит прошлого, - настойчиво сказал Гущин.
– Тем более, мой Ленинград сейчас вовсе не в этих обломках.

– Ого!
– Наташа сделала большие глаза.
– Вы опасный спутник, Сергей Иваныч!

– Куда мне!..
– Гущин безнадежно махнул рукой.

Они вернулись к машине, Гущин заплатил весьма солидную сумму по счетчику и хотел дать водителю на чай, но тот наотрез отказался.

– Не надо!.. Вы так здорово нам все объяснили.

Гущин пожал ему руку, и они побрели пешком к мосту лейтенанта Шмидта.

– Вы одиноки, Сергей Иваныч?
– участливо спросила Наташа.

– Вовсе нет. У меня семья: жена и дочь, большая, почти ваша ровесница. А почему вы решили?...

– Мне показалось, что у вас никого нет, кроме...
– она слабо усмехнулась, - кроме Кваренги.

– Это правда, - угрюмо сказал Гущин.
– Хотя я не понимаю, как вы догадались.

– Ну, это несложно, - произнесла она тихо, словно про себя.

– А вы?
– спросил Гущин.
– Вы, конечно, не одиноки? У вас семья, муж?

– У меня никого нет. Отец погиб на фронте, мать - в блокаду. Меня воспитала бабушка, она тоже умерла - старенькая. И замуж меня не берут. Но я не одинока, Сергей Иваныч.

Они остановились на мосту и стали глядеть на реку и белую ракету, вылетевшую из-под моста. И снова Гущина перенесло в его главную жизнь...

...Девушка лет семнадцати, разительно похожая на Гущина, его дочь Женя, мажется перед зеркалом. Гущин, по обыкновению листавший какой-то альбом с видами Ленинграда, увидел ее отражение в оконном стекле.

– Ты уже мажешься?
– спросил он удивленно.

– Давным-давно! Ты не наблюдателен, папа.

– Спасибо. Не могу сказать, что ты меня обрадовала.

– Я, кажется, не давала подписки делать все тебе на радость.

– Разумеется!
– принужденно усмехнулся Гущин.

– Или это было условием моего появления на свет?
– безжалостно настаивала Женя.

– Ну, ну, перестань. Ты, как мама, любишь добивать противника.

– Что ж, у меня есть чему поучиться, - с вызовом сказала Женя.

Гущин не подхватил брошенной перчатки.

– Ты куда-то собираешься?

Женя пренебрежительно дернула плечами.

– Да ничего интересного!

– Слушай, а может, завалимся в Химки?

– Водные лыжи?
– чуть оживилась Женя.
– Жаль, я только что сделала прическу.

– А хочешь, пойдем в бар - по кружке ледяного пива с сосисками.