Срок для Бешеного
Шрифт:
Варя вскочила и бросалась к дому. Казалось, что эти метры она бежала долго, очень долго… Бежала изо всех сил, хотя прекрасно сознавала, что может уже не торопиться… Поздно!
— Савелий, — позвала она тихо, неуверенно, не желая верить в то, что никто не отзовется.
Послышались чьи-то странные шаги, и Варя быстро обернулась — это цокал своими когтями Мишка. Поджав лохматый хвост, он виновато опустил голову и старался не смотреть на хозяйку, словно чувствуя, что ей сейчас не до него… Хотя всем своим видом просил у нее прощения за то, что не смог удержать Савелия…
Она осмотрелась и неожиданно увидела белый листок бумаги, нелепо торчащий на праздничном столе. Еще
Прощайте! Это значит, что они больше никогда не увидятся! Господи! Да что же это такое? Прощайте!!! Гос-по-ди!!! Что же она наделала?! Первым желанием было броситься за ним вдогонку… вернуть его, попросить прощения…
Как странно: «прощение» и «прощайте» имеют один и тот же корень. О чем Это она?.. Он ушел!!! Вот главное! Нужно идти за ним и как можно быстрее! Он не выдержит, не проживет один в тайге! Он же совершенно не подготовлен к этой жизни! Только-только на ноги поднялся… Господи, это же бред! Все бред, что она говорит! Савелий прекрасно проживет в тайге сколько угодно… Стоп! Он пишет, что в ближайшее время вернет все, что задолжал… Значит, «прощайте» не в смысле навсегда, а «прощайте» в смысле «до свидания»?..
Варя почувствовала некоторое облегчение, снова опустилась на диван и стала машинально гладить Мишку по широкому лбу, успокаивая и отвлекая его от тоскливого подвывания… Варя вдруг вспомнила о тряпичной карте, которую видела у Савелия… Как и откуда она у него оказалась? Ведь недаром она остановила свое внимание на ней? Что-то же напомнил ей этот рисунок…
УДИВИТЕЛЬНЫЙ ХЛЕБ
До первого тайника, указанного на карте, Савелий добрался к вечеру: еще было светло… Выполнив незамысловатые отсчеты: десять шагов на север от сосны с крестом, потом двадцать шагов под сорок пять градусов, — он стал искать вход и вскоре наткнулся на металлическое кольцо, когда откинул трухлявое дерево в сторону. Очистив от снега крышку, к которой было прикреплено кольцо, он не без труда поднял ее и увидел небольшую лесенку, ведущую вниз. Спустившись по ней, Савелий чиркнул спичкой, осмотрелся и увидел лампу, название которой сразу же вспомнил — «летучая мышь», точно такая же зажигалась у них в детском доме, когда по каким-либо причинам отключался свет…
Бревенчатую комнатку залил яркий свет… Это была своеобразная землянка метра в четыре длиной и три — шириной. Помещение было утеплено со всех сторон тщательно обтесанными бревнами, уложенными плотными рядами и проконопаченными. Наткнуться на него случайно было практически невозможно; бревенчатый потолок был засыпан землей, на которую выложен дерн. И если бы Угрюмый не рассказал ему, как отыскать вход, то и карта бы не помогла.
Точно такие же землянки строили себе партизаны во время войны. Умело сложенная и, как говорится, со всеми удобствами для проживания: просторно, сухо, тепло и «мухи не кусают»…
Внутри было так чисто и уютно, что казалось, хозяин только что вышел и вот-вот вернется. Напротив лестницы стоял топчан со спальным мешком. Слева от него — небольшой столик, прикрепленный к стене, как в поезде. На нем спиртовка и коробка с сухим спиртом. Там же над столиком в стене были два встроенных шкафчика: один — с посудой, другой — с запасом продовольствия, достаточного на добрый месяц нормальной жизни одному человеку.
В отдельной
— Солидно упаковался Браконьер! — воскликнул он. — О, даже книги!
Книгам Савелий удивился больше всего. Их было несколько: один — современных авторов, другие — русских классиков, а одна, покрытая уже ветхой корочкой, его просто поразила. «Все, что известно современной медицине о травах лесных». С.-Петербургъ, издание А. С. СУВОРИНА, 1882 год.
Под топчаном Савелий нашел стальную канистру, наполненную керосином. Ну что ж, довольно неплохо здесь: еды — завались, соли — в достатке, захочется свежатинкн — карабин имеется… Из муки можно блинов напечь или оладьев. Жить можно! Он развалился на топчане и увидел еще один шкафчик, вделанный в стену. Открыв его, Савелий наткнулся на какие-то странные бруски, непонятно из чего сделанные. По форме и размерам они напоминали кирпичи зеленовато-серого цвета. Аккуратно уложенные, бруски заполнили всю нишу-шкаф. Савелий осторожно взял один: поверхность его была бархатистой и мягкой, словно покрытая толстым слоем паутины. — Да и сам «кирпич» был очень мягким.
Достав финку, он разрезал его пополам, и мгновенно землянка наполнилась запахом хлеба? Свежий, мягкий, словно только что испеченный, но слегка остывший пшеничный хлеб!!! С некоторой опаской Савелий отщипнул, кусочек мякиша и сунул в рот… Если бы он не знал, что в землянке никого не было более года, то подумал бы, что хлеб действительно испечен сегодня утром, в крайнем случае — вчера… А какой вкусный и ароматный! В чем же секрет? В добавке в тесто или в этом странном обволакивающем материале сверху? Может, в том и в другом? Да-а-а… Савелий восхищенно вздохнул, покачал головой: ай да Браконьер! Да его награждать надо. Нобелевскую премию давать, а не в тюрьму сажать! Сколько же еще тайн сокрыто от людского ума в природе? Уму непостижимо!..
Ладно, об этом еще, будет время подумать. Устал очень, да и есть хочется! Перекусить и спать: нужно восстановить силы после перехода.
Интересно, что сейчас делает Варя? Верно, презирает за трусость — запиской отделался! Нет чтобы поговорить, как сказала бы Марфа Иннокентьевна, «глядя друг другу в глаза». А он сбежал! Сбежал? Конечно, сбежал! Как еще можно назвать его уход?.. С другой стороны, разве мог он, имел право рассказывать ей правду о себе? Этим бы поставил ее если не под удар, то в щекотливое положение: честный рассказ ставил Варю перед альтернативой — либо сообщить в органы о его местонахождении (в этом случае подлость но отношению к нему), либо промолчать и стать соучастницей бегства преступника (что совсем подло по отношению к ней самой)…
Короче, куда ни кинь, всюду — клин!.. Он поступил более или менее порядочно: сбежал… Так он раскладывал все «по полочкам», — однако мысль, что Варя может посчитать его трусом, сверлила мозг и была очень неприятна… Да и что она может подумать, прочитав его послание?.. Трус!!!
Вяло, без аппетита пожевав хлеб с колбасой — остатки от праздничного стола, — Савелий разделся и залез в спальный мешок… Хорошо! Наконец-то он остался один: никто не дергает, испытает, никому и ничем не обязан, полное раскрепощение и свобода! Странное дело: он так хотел этого, так добивался, а достигнув, не чувствовал никакого удовлетворения…