Срок для Бешеного
Шрифт:
— Другую хату придется поганить! — угрюмо заявил Савелий. — Как пробки повылетают оттуда…
— Ишь какой смелый! — усмехнулся Зелинский. — А ты его, Игнатьевич, в третью…
— А что, это мысль! — Довольный майор пометил в постановлении и повернулся к пожилому прапорщику. — Ты пообедал, Федор Федорович?
— Перекусил малость…
— Отведи-ка его… в третью!
— К блатным? — вздохнул тот.
— К блатным! — подхватил раздраженный Зелинский. — Может, они уму-разуму научат!
— Руки назад! — тихо
В ШИЗО С БЛАТНЫМИ
В здании ШИЗО была небольшая каморка без окон, где прапорщик заставил Савелия раздеться до трусов, внимательно прощупал его одежду. Ничего не обнаружив, кивнул на носки и, когда Савелий вывернул их, с удивлением поморщился:
— Неужели ничего не затарил? Савелий пожал плечами, переступая босыми ногами на цементном полу.
— Одевайся! — вздохнул прапорщик. — Может, не пойдешь туда?
Подхватив штаны, Савелий натягивал их, повернувшись к прапорщику спиной, на которой старый служака увидел огнестрельное ранение. Покачав головой, снова спросил:
— Говорю, может, не пойдешь в третью? Блатные там…
— По мне, хоть забубенные! — буркнул Савелий, продолжая одеваться.
— Да я… не к тому… — смутился неожиданно Федор Федорович. — Старый стал: мне покой нужен…
— Покой? — переспросил Савелий. — Покой и мне нужен! — неожиданно он обозлился. — А ты, хотел бы покоя, в садовники пошел, а не вертухаем!
— А в этом ты прав, сынок, — тихо с грустью сказал прапорщик и повторил, вздохнув: конечно же, прав… Но не серчай на меня: не я же тебя сюда звал, небось сам пришел!
— Сам? — нервно хохотнул Савелий. — Если бы! Этапом привезли.
— Это-то понятно, что этапом, но за дело же! — Он пожал плечами. — Сидеть-то много?
— Девять…
— Девять годков?.. Накуролесил, видать…
— Эх, отец… — совсем по-детски обиженно начал было Савелий, но продолжать не захотел, огорченно махнул рукой и сунул ноги в тапочки.
— Ты… вот что: шумни, ежели что… я тут буду…
— Федор Федорович суетливо начал смотреть по сторонам, нашел на столе какой-то газетный сверточек и протянул Савелию. — Возьми-возьми, отшмонал надысь…
Савелий машинально зажал сверточек в руке и пошел за прапорщиком. Они остановились перед дверью с цифрой 3. Прапорщик потянул дверь на себя, и та, лязгнув металлическими запорами, распахнулась, выдохнув тяжелое зловоние.
— Федор Федорыч, здесь и так дышать нечем, впритык лежим! — прошепелявил парень лет тридцати пяти с уникальной наколкой: огромный паук обхватил мохнатыми лапами всю его лысину, на спине этого чудища — свастика.
— Поместитесь как-нибудь… — недовольно пробурчал прапорщик и посторонился, впуская в камеру Савелия. Затем внимательно посмотрел на него, обвел взглядом ее обитателей, вздохнул и вышел, захлопнув
Камера была чуть больше той, где Савелий дважды побывал. Справа от входа — цементное возвышение на метр, с дырой посередине (нехитрый туалет, прозванный зеками «дальняк», дыра закрывалась своеобразным кляпом — изобретение самих обитателей, — сооруженным из полиэтиленового пакета, набитого различным тряпьем, другая «мебель» отсутствовала.
На отполированном телами проштрафившихся зеков деревянном полу головами к отопительной трубе лежали семь человек, достаточно плотно друг к другу. В изголовье каждого тапочки, служившие вместо подушки. Савелий молча осмотрелся, подыскивая, где можно прилечь.
— Ба-ба-ба! Ты погляди, кто к нам пожаловал?! — куражась, воскликнул лысый с пауком, брызнув золотом верхней челюсти и черными пустотами нижней.
— Мужичка к нам кинули… на перевоспитание… Взглянув на него исподлобья, Савелий промолчал.
— И что ты такой молчаливый? Или тебе в падло говорить с нами? — Блатной поднялся и подошел ближе к Савелию.
Все со снисходительной улыбкой наблюдали, ожидая представления.
— Чего молчишь? Уставился, как бык, и молчит!
— Чувствовалось, что тот сам себя «разогревает». — Может, раздумываешь, как лучше на параше устроиться? Могу помочь…
«Спать на параше» означало на тюремном жаргоне самое сильное унижение, которому обычно подвергались изгои тюремного «братства»: педерасты, опустившиеся или «опущенные» и слабые духом люди, вольно или невольно допускавшие над собой произвол сокамерников.
Услыхав последние слова парня с пауком, Савелий недолго думая резким ударом сбил его с ног на лежащих зеков.
— Да я тебя… — в ярости закричал тот, но закончить свою сокровенную мысль не успел: неожиданно получил кулаком по лысине. Удар нанес мужчина лет пятидесяти, лежащий в левом углу, лицо которого Савелию показалось чем-то знакомым.
— Ты чо, падла, на прапоров пашешь? Если есть что к пацану, в зоне разбор делай! Ментам выгодно нас лбами сталкивать! Им, а не нам! Понял?
Эту «речь» мужчина процедил негромко, и тут же все, кто до этого поглядывал с любопытством, словно опомнившись, стерли с лиц улыбки и стали отпихивать от себя парня с пауком.
— Да что ты, Леший, я ж пошутил! — угодливо заскулил тот.
— Я тебе пошучу, падаль? Самого сейчас на парашу загоню! Свали отсюда! — Он брезгливо ткнул его пяткой в зад.
Парень, чуть не всхлипывая, быстро отошел к дверям, присев в свободный угол, обиженно опустив голову на колени.
— Падай сюда, земляк! — кивнул Леший на место рядом с собой. Савелий опустился на пол и взглянул на него.
— Узнал? — усмехнулся тот.
— Вроде… — Савелий нахмурился и тут же вспомнил строптивого Сухонова, позволившего возразить на перроне капитану. — Мы ж этапом вместе пришли…