Срыв

Боргнев Ксандер

Генералу требовалось подкрепление, нужно было скоорденировать свои действия с другими армейскими соединениями. И им удалось связаться с другими подразделениями, но и у них проблем было не меньше.

А словно этого было мало, воскрес Ленин.

И смех и грех, как говорится.

Старик Ильич — натура деятельная, на месте не сидит. Центр города уже под его контролем. Разведчики говорят о каких-то странных красноармейцах, которые вполне уверенно теснят демонов. Пока столкновений с ними удавалось избегать, но надолго ли? Ещё и музыка эта…

Вставай, проклятьем заклеймённый,

Голодный,

угнетённый люд!

Наш разум — кратер раскалённый,

Потоки лавы мир зальют.

Сбивая прошлого оковы,

Рабы восстанут, а затем

Мир будет изменён в основе:

Теперь ничто — мы станем всем!

Время битвы настало

Все сплотимся на бой.

В Интернационале

Сольётся род людской!

Штаб находился на порядочном расстоянии от центра, но слова "Интернационала" были слышны даже здесь. Каким-то мистическим образом песня звучала в голове у каждого — у кого громче, у кого тише. И генерал знал, что некоторые дезертиры бежали не домой, стремясь защитить свои семьи, а к центру охваченного боями города, чтобы влиться в пока ещё немногочисленные ряды возрождённой Красной Армии.

Песня угнетённых, песня борьбы, песня, что обещала светлое будущее… Александр Васильевич был генералом старой, ещё советской закалки. За его плечами был Афган, две чеченские войны и ещё куча конфликтов, в которых его страна никогда официально не участвовала. Он присягал на верность Советскому Союзу и верил в идеалы коммунизма. Когда-то.

Он не был дураком и прекрасно видел, во что превратился Союз под конец своего существования. Но идея! Теперь она снова будоражила его разум. Проклятая песня разбередила старые раны. Может, теперь-то всё получится? Командования нет, приказов нет, так почему бы хоть под конец жизни не поступить так, как велит сердце, а не зажравшиеся чинуши?

Приняв решение, он потянулся к телефону. Их подразделению предстоял тяжёлый путь к центру.

***

Пленница

Величественные ледяные пустоши, кипящие серные моря, отвесные скалы и бездонные пропасти — пейзажи мёртвого мира, что принадлежал ей. Здесь она полновластная хозяйка, судья и верховный правитель. Подданные со страхом и благоговением взирают на её изящную фигуру, что восседает на жутком троне из переплетённых костей грешников в центре ледяного дворца.

Это её мир! И её тюрьма. Что толку во всей твоей власти, если царствуешь ты в темнице?

Хель ненавидела этот мир, в котором её заперли асы. Всеми фибрами души она жаждала вырваться в Мидгард, чтобы сеять там смерть. И совсем скоро её желание осуществится.

Как же она хохотала, когда почувствовала, как пали оковы, что веками сдерживали её. Ненавистные боги желали свободы лишь себе, но в итоге запустили цепь событий, что неминуемо приведёт к Рагнарёку. Как и было предсказано.

Хель ухмыльнулась, заставив вздрогнуть великанов-гвардейцев. Она привыкла к такой реакции. Половина её прекрасного тела была снежно-белого цвета, другая же — иссине-чёрного. Двуликая Хель, своим видом она внушала ужас и гордилась этим.

Она всё ещё не могла покинуть ненавистную темницу — боги, что желали защитить Мидгард, сдерживали её и других чудовищ из последних сил. Но она

знала, что надолго их не хватит.

Уже ворочался Фенрир, рвя свои цепи, почти освободился её отец Локи, легионы Ада рвались на Землю, титаны готовились покинуть Тартар. И даже Ктулху беспокойно шевелился на дне Тихого океана.

Скоро они освободятся, и Хель поведёт своих великанов-хримтурсов в бой, стоя на корме корабля, сделанного из человеческих ногтей, — Нагльфара.

Ну а пока что она немного подготовит Мидгард к своему приходу.

С ужасающим оскалом Хель приняла из рук раболепно склонившегося великана тяжёлый сосуд. Она выпустит его содержимое в Мидгард — уж на это-то у неё сил уже хватит с лихвой! — после чего мир содрогнётся в ужасе.

Она выпустит в мир Смерть.

Часть III. Красный рассвет Глава 13

Корабль уверенно рассекал волны, стремительно унося нас прочь от таинственного острова. Попутный ветер наполнял паруса, что не могло не радовать. За те дни, что мы провели у острова, Буян успел надоесть всем.

Я сидел прямо на палубе, привалившись спиной к борту, и рассматривал эфес своего клинка. Стилизованный под череп, он словно бы игриво подмигивал мне светящимися тусклым синим цветом провалами глазниц. Чем дольше я всматривался в него, тем больше мне казалось, что череп ухмыляется мне, оскалив зубы. Что ж, учитывая мой ник, в этом не было ничего удивительного.

Может, мне Весёлый Роджер в качестве личного герба взять? Осталось только над девизом подумать. Смех сквозь слёзы? Уныло и вторично. Смеюсь последним? Или…

— О чём задумался, Скоморох? — прервал мои раздумья Аврелий, плюхаясь рядом.

Я перевёл взгляд на гангстера.

— Да так, о разном. Как успехи?

— Потихоньку, — пожал плечами он. — Видео моего прохождения острова уже в тренде. Я-то там отжёг!

— Ага, — согласился я. — И погиб. Только со второго захода справился с миссией.

Это было действительно так. Из нашей команды лишь Аврелию понадобился второй шанс — остальные умудрились добыть живую воду с одного захода. Но всё же гангстер был не одинок — компанию ему составили другие неудачники из числа крупного отряда неписей, что прибыли на остров вместе с нами. Собственно, потому мы все и задержались у острова на несколько дней. И эта задержка мне не нравилась. В последнее время ситуация в мире менялась стремительно, и кто теперь знает, что мы увидим, прибыв в Москву? Разрушенный демонами город? Или быть может, красные флаги и торжество идей коммунизма? Конечно, последнее из разряда ненаучной фантастики, но после всего пережитого я уже ничему не удивлюсь.

— Бывает, — равнодушно пожал плечами Аврелий. — Зато я всё же достал это, — он с гордым видом помотал в воздухе фляжкой с живительной жидкостью.

— Только тебе-то она зачем? — проворчал я.

— На всякий случай. Уникальная вещь, всё-таки. И, Скоморох, я тебя прошу, открой лицо. Твоя маска… нервирует.

Блин, точно. Я опять забыл убрать личину. Стальная маска, изображающая череп, практически постоянно закрывало моё лицо. Обзору она не мешала, а иные неудобства мне были не страшны — мертвец веса не ощущает.