Срыв
Шрифт:
– Еще! Ну, давай, урод! Это все, что ты можешь?!
Не помню, что еще я кричал, и сколько ударов получил перед тем, как в глазах потемнело, и я провалился в забытие.
Очнулся от ноющей боли, пронзающей все тело. Во рту был горький привкус недавнего боя. Глаза отекли и опухли, попытка открыть их причиняла боль. На мгновение показалось, что я лежу у себя дома на нашей с Жанной кровати. Будто бы она вот-вот зайдет в комнату, ляжет рядом со мной, впустит свои нежные и тонкие пальцы в мои волосы, и льющимся горной рекой голосом шепнет на ухо, что это только дурной сон. Я вспоминал о нашей первой встрече, что я как ребенок влюбился в ее красоту с одного взгляда, и был готов отдать все на свете, лишь бы эта девушка была моей. И она стала моей. Купаясь в своих грезах, я забыл
– Валентин, вы меня разочаровываете, – начал свою беседу со мной Геннадий Петрович, – ваши вспышки гнева меня беспокоят.
– Гнева? – в недоумении переспросил я и тут же пожалел об этом.
– Не сметь меня перебивать! Ты, псих недоделанный! Я одной своей росписью могу тебя запечь за решетку или сделать лоботомию. Ты меня понял? Я тут главный, а ты – больной и будешь делать, что говорю.
– Понял.
– Вот и хорошо. Тогда продолжим. Сегодня ты напал на человека, беззащитного больного.
Я хотел было переспросить, и набрал для этого воздух в легкие, но суровый взгляд доктора перебил мое желание.
– Да. Ты, мой голубчик. У Сергеева «Болезнь Пика» и он самый безобидный мой пациент, в отличие от тебя. Ты помнишь, что произошло?
– Помню, – замялся я. – Я стоял с подносом на раздаче и случайно задел вашего Сергеева, после чего он меня толкнул и начал бить, а дальше, дальше…
– Интересно, интересно. А мои «джентльмены» рассказывают совсем другое. Вы вдруг кинулись на стену и упали, затем начали бить себя по лицу и кричать. Пациент Сергеев пытался вас успокоить, после чего вы нанесли ему многочисленные увечья. Вы раньше не употребляли никаких психотропных веществ?
– Нет, – с диким испугом ответил я, – никогда!
– У вас в крови нашли иднометацин, вам это ни о чем не говорит?
– Нет.
Доктор продолжал говорить и задавать вопросы. Я отвечал односложно, медленно переваривая все, о чем он говорит. Он рассказывал совсем о чужом мне человеке, которым никак не мог быть я. Мне до сих пор казалось, что происходящее вокруг – дурной сон, и я вот-вот проснусь. Я должен вспомнить, что произошло со мной после того, как узнал, что Жанна, моя Жанночка беременна. Я был готов смириться с тем, что этот ребенок не мой, лишь бы быть с ней рядом. Надо вспомнить, понять, почему она до сих пор не пришла за мной. Даже если я ее ударил, она сможет простить, она обязана это сделать, ведь я ее так любил.
– Как продвигается ваша память? Вспомнили что-нибудь?
– А? Что простите?
– Я спрашиваю, вы начали вести дневник? – с явным раздражением в голосе повторил Геннадий Петрович.
– Нет, то есть да. Вот сегодня собирался начать.
– Вот и славненько. Буду рад почитать ваши записи. На сегодня у нас все.
Я снова остался наедине с собой в палате, только и мечтавшей поглотить меня целиком. Единственное, что отвлекало от гнетущей обстановки и сложившейся ситуации – это вид из окна и отсутствие людей. Свежей, зеленой, живой и такой настоящей казалась жизнь за пределами решетки. Жизнь, которую я благополучно потерял, сам не помню, как. Вспоминая свои будни и прошлое, сидя в палате, больше напоминающей карцер где-нибудь в сибирской тюрьме, я осознал – ничего не поменялось, кроме места. На меня продолжают орать, я создаю всем проблемы, и этому нет конца.
Запись 1.
Я злился и обижался на свою Жанночку. Весть о ребенке повергла меня в шок. Я был не готов к такому потрясению. Во-первых, не мог поверить в измену Жанны, а, во-вторых, догадывался, что изменила она мне с Ильей. Она этого так и не признала. После нашей ссоры я вышел из квартиры и направился туда, где обычно мужчины зализывают свои раны – Пивнуху. Но не ту Пивнуху, к которой подъезжают на дорогих машинах, и, где стакан пива стоит пятьсот рублей, а к самой, что ни наесть паршиво пахнущей мочой, отрыжкой и перегаром. Место социального дна и пропитых судеб. Денег у меня с собой было немного, точнее сказать, их еле хватило на три рюмки водки. Четвертую я выпил «в кредит». Несколько раз звонила Жанна, после – Илья. Видимо, она ему
– Чё, мужик, день барахло? А?
– Жизнь – барахло, – ответил я.
– Может, тогда выпьем? А?
– У меня деньги кончились.
– У меня есть. Я угощаю. А?
– Раз угощаешь, – ответил я, и не заметил, как опрокинул еще пару стопок.
Мой новый друг оказался завсегдатаем. Работал грузчиком, жена ушла к другому, оставив на нем приличную сумму долга, для погашения которого приходилось отдавать практически всю зарплату, а оставшуюся часть пропивать. На какое-то время забылись проблемы с Жанной. Мы жаловались на судьбу и понимали боль друг друга. Когда у кого-то жизнь такая же паршивая, как у тебя, становится немного легче. Ты как будто делишь ее с кем-то, веришь, что не все так плохо, а на самом деле грязи на тебе меньше не стало.
– Я вот единственное не жалею, что квартиру переписал на жену с ребенком. Знаешь, оно и правильно, лучше себя чувствую что ли. А? Ну и что, что ушла, пусть валит, куда хочет, без нее лучше стало. Любая баба моей может быть, и оправдываться ни перед кем не надо. А? Так что, друг мой, тебе совет – сиди на своей работе, все не мешки воротить, а телочка твоя, может, и правда от тебя залетела, кто знает? А? Еще по одной? Давай.
Проговорили с моим новым щедрым другом мы до самого утра. Пьян я был «в стельку», и, если бы Пивнуху не закрыли на уборку, я так и опоздал бы на работу.
На работу все же я опоздал.
Глава 3
Ночью снились кошмары. Обрывки картин незнакомой жизни появлялись на мгновение, и тут же исчезали в тумане грез и бреда. Накладываясь одна на другую, никак не мог уловить суть, все стремился к чему-то неуловимому и забытому, но все тщетно. Все тлен. Я перестал вести счет времени и дням, проведенным в больнице. Мне казалось вечностью общество, проведенное наедине с собой, своими мыслями и страхами. Я беседовал с доктором каждый день, и постоянно узнавал про себя и свою болезнь что-то новое. А все лечение сводилось к принятию препаратов и одиночеству. Его «верные псы» меня унижали и обзывали, как только оставался с ними наедине. В столовой, в каше попался человеческий зуб, а вместо компота порой давали обыкновенную воду. Я был на пределе, мне хотелось домой и спать. Еда потеряла вкус, а жизнь – краски. Постоянный страх меня выматывал.
Поднялся с койки, умылся ледяной водой, отдающей протухшей рыбой и, оперевшись на подоконник, посмотрел в окно. Ночь скрывала недостатки дня и людей, прячущихся за ее тенью. Все самое грязное выплескивалось наружу из глубоких недр и темных уголков, предавалось безнаказанности, вседозволенности и низменности желаний, разжигаемых пороком. Но в эту ночь как раз все было по-другому. Чистое июньское небо с мириадами звезд и луной, такой прекрасной и загадочной, что по спине пробежала легкая дрожь. Захотелось выйти и прогуляться, потрогать руками холодную траву, ощутить дуновение ветра, лечь на землю и наблюдать за движением небесных светил, как это делают звездочеты или маленькие дети. Большая Медведица, рядом с ней Малая пригрелась, пояс Ориона на горизонте, а вот хорошо видно созвездие Скорпиона. Красотища. Звезды – фотокарточки из прошлого, несущиеся сквозь пространство и время в бесконечной пустоте Космоса, не думая, догадается ли кто-то, что их уже нет. Дыхание на удивление было ровное и спокойное. Впервые за долгое время меня не мучили приступы удушья и беспокойства. Я знал, что все исчезнет на рассвете, и не мог оторвать взгляд. Через мутное окно мне раскрывалась самая большая фотовыставка из прошлого во Вселенной. На подоконнике одиноко лежала тетрадь и ручка.
Конец ознакомительного фрагмента.