Сталь и шлак
Шрифт:
— Нет, — откровенно признался Дубенко, — и теперь не укладывается.
Шатилов готовил к выпуску плавку, когда поздно ночью Крайнев вернулся в цех. Выпускающие собрались у желоба, с нетерпением посматривали на большие светящиеся часы. Стрелки их показывали без пяти минут три.
Пришел Бондарев и сообщил, что работы по соединению старого дымохода заканчиваются.
— Дед еще там? — спросил Сергей Петрович и, узнав, что старик не уходил из цеха, распорядился вызвать машину, чтобы немедленно отвезти его домой.
Бондарев
— Сергей Петрович! — закричала она еще издали. — Вас к телефону просят.
Крайнев мигом очутился в рапортной, у трубки.
— Ни на одной печи больше не выпускайте плавок, — услышал он взволнованный голос Макарова. — Есть у вас плавки на выпуске?
— Пятая готова.
— Задержите выпуск. Сейчас приду сам.
Крайнев опустил трубку прямо на стол, мимо рычага. Он хотел бежать к печи, но не мог перевести дыхание, словно кто-то сильной рукой сжал его сердце и не отпускал. В рапортную быстро вошел Бондарев.
— Задержите выпуск, — приказал ему Крайнев, и тот помчался на площадку, не теряя времени на расспросы.
— Сергей Петрович! — закричал вбежавший Шатилов. — Разрешите выпустить, плавка-то переходит. Пускали же мы во время налета! — уговаривал он, думая, что причина задержки — ожидаемый налет.
— Идите на печь и хорошо заделайте выпускное отверстие. На крышу лазил? Не понимаешь?
Шатилов вдруг присел на табуретку и растерянно замигал глазами:
— Неужели отработались?
— Да идите же и заделайте отверстие! — закричал Крайнев, видя, что Шатилов не двигается с места.
В дверях мастер чуть не сбил с ног главного инженера. Шатилова испугало его лицо, такое оно было бледное.
— Останавливаем завод, — сказал Макаров, с трудом переводя дыхание от волнения и быстрой ходьбы. — Немцы близко… Идем закрывать газ на печах…
Они вышли из рапортной. Навстречу спешил Дмитрюк.
— Работу я закончил, дымоход подключил, — доложил он. — А за машину спасибо, пешком на поселок сегодня я не дойду, устал.
Крайнев хотел сказать старику, что дымоход уже не нужен, но, взглянув на его почерневшее от пыли и усталости Лицо, кивнул головой и прошел мимо.
Это невнимание, непривычное равнодушие Крайнева к делу настолько удивило Дмитрюка, что он так и остался стоять, глядя тому вслед. Он видел, как Макаров и Крайнев подошли к Луценко, отозвали его в сторону и что-то говорили ему, видел, как Луценко слушал их, не глядя, потом поднял глаза, собираясь задать вопрос, но, так и не спросив ничего, махнул рукой и пошел к вентилям. Отсветы пламени на плитах рабочей площадки сразу начали тускнеть. Потом дежурный водопроводчик подвел шланг с водой к завалочному окну и начал лить воду в рабочее пространство, в то самое пространство, которое всегда оберегали от влаги…
Только тогда Дмитрюк понял, что произошло, и, взявшись руками за голову, прислонился к стене.
В течение получаса все печи были остановлены, некоторые из них
В затихшем здании, у остывающих печей все говорило о внезапно остановленной кипучей работе: и большие ковши, словно ожидающие у желобов выпуска стали, и неподвижные краны, опустившие свои услужливые крюки, и ложка, принесенная к печи для взятия пробы, и лом, стоявший у выпускного отверстия.
Матвиенко побывал в рапортной, в красном уголке, в ожидалке. Всюду он встречал мрачные, понурые лица. Впервые после января 1924 года он видел так много угрюмо-молчаливых людей.
— Ну что, товарищ секретарь, отработались, значит? — спросили его в ожидалке.
— Да, выходит, в Донбассе пока отработались, — ответил он. — Через две-три недели мы уже станем к другим печам.
— Это где же? — недоверчиво спросил кто-то из угла.
— На востоке. Все, кто хочет помогать Родине, будут работать там.
— Ну, на уральских «самоварах» далеко не уедешь, — пренебрежительно сказал Луценко, — бывал я там.
— И на Урале, и за Уралом созданы мощные индустриальные базы, — поправил его Матвиенко.
— Ты что, Луценко, пятилетки проспал? Про Кузнецк, про Магнитку забыл? — вмешался в разговор стройный, с красивым лицом сталевар. — Там такие «самовары», что по триста тонн стали за одну плавку дают!
— Тебе хорошо, ты за пятилетку все заводы объездил, — съязвил Луценко. — У тебя на каждом заводе по жене осталось. Куда ни подайся, всюду тебе дом.
Никто не улыбнулся его замечанию.
— Ну, хлопцы, вы как хотите, а я уже отъездился. Укатали сивку крутые горки, — усталым голосом произнес Дмитрюк.
Он так и не уехал домой, будучи не в силах остаться наедине со своим горем. Печи, которые он сорок лет строил, перестраивал, ремонтировал, сегодня умирали на его глазах.
Матвиенко подошел к нему и сел рядом на скамью.
— По-моему, Ананий Михайлович, тебе в первую очередь уезжать надо. Ну, как ты здесь жить будешь? Ты же один остался!
Матвиенко знал, что у Дмитрюка совсем недавно умерла жена, а сыновья были в армии.
— А там что я смогу делать? — спросил дед. — Тут меня не забыли, пристроили. Должности мне не было, так выдумали должность, а там?
— И там выдумаем, — мягко сказал Матвиенко. — И там не забудем.
Дмитрюк опустил голову и безнадежно махнул рукой.
— Ты, Михалыч, рукой не маши, ты слушай, что он тебе говорит! — горячо сказал, встав со скамьи в углу и подойдя к старику, пожилой газовщик Гаврилов. — Он тебе как отцу говорит. Уезжай. По мне — так я бы не то что уехал, а до Урала бы пешком шел. Я плена попробовал в пятнадцатом году, на всю жизнь похлебки из картофельной шелухи нахлебался. До сих пор сыт. Хватит.