Сталин: тайны власти
Шрифт:
Что касается частной операции по захвату Онджинского полуострова и района Кайдзио, в результате которой границы Северной Кореи продвинулись бы почти к самому Сеулу, то эту операцию нельзя рассматривать иначе, как начало войны между Северной и Южной Кореей, к которой Северная Корея не подготовлена ни с военной, ни с политической стороны, как это указано выше.
Кроме того, необходимо учитывать, что если военные действия начнутся по инициативе Севера и примут затяжной характер, то это может дать американцам повод ко всякого рода вмешательствам в корейские дела.
Ввиду всего сказанного следует признать, что в настоящее время задачи борьбы за объединение Кореи требуют сосредоточения максимума сил, во-первых, на развертывании партизанского движения, создания освобожденных районов и подготовки всенародного вооруженного восстания в Южной Корее с целью свержения реакционного режима и успешного решения объединения всей Кореи и, во-вторых, дальнейшего и всемерного укрепления корейской народной армии»[3].
Именно так, предельно откровенно и ясно, советское руководство стремилось доказать Пхеньяну, что
Подтверждает, но лишь до некоторой степени, такое предположение и необъяснимое поведение представителя СССР в Совете Безопасности Я.А. Малика, вернее, его демонстративное отсутствие на заседаниях, 27 июня, вместо того чтобы использовать право вето и отклонить решение, рекомендовавшее членам ООН предоставить «Корейской республике такую помощь, какая может быть необходима для того, чтобы отразить вооруженное нападение и восстановить международный мир и безопасность в этом районе»[4], и 7 июля — о создании объединенного командования сил ООН в Корее под руководством США. Вместе с тем советское правительство в официальном ответе генеральному секретарю ООН Трюгве Ли, МИД в заявлениях и нотах США и Великобритании всячески уклонялись от однозначного ответа на прямо поставленный вопрос, «признает ли СССР ответственность за происходящее». Одновременно почему-то сосредоточивали внимание и свое, и оппонентов на другом — на отсутствии в ООН и Совете Безопасности законного китайского делегата, представлявшего бы Пекин, а не Тайбей, и на том, что приказ Трумэна 7-му флоту перебазироваться к берегам Тайваня «является прямой агрессией против Китая»[5]. Не было ли все это попыткой узкого руководства намекнуть, кто же является действительно ответственным за происходящее?..
Вашингтон, несомненно, воспринял события на Корейском полуострове как начало претворения в жизнь истинных целей советско-китайского договора, как переход «коммунизма» к открытому наступлению в Азии. Потому-то уже 27 июня Трумэн отдал приказы американским вооруженным силам оказать южнокорейской армии всю необходимую поддержку, а три дня спустя — об отправке в Корею войск США.
В течение следующего месяца узкое руководство, скорее всего, пыталось найти приемлемый для себя выход из сложного положения, в котором оно оказалось. Однако успех северян, стремительным наступлением занявших почти весь полуостров, помешал тогда выработать достаточно твердую однозначную позицию. Внезапно вернувшийся 1 августа к исполнению своих обязанностей Я.А. Малик попытался, следуя директиве Москвы, использовать благоприятную для КНДР ситуацию. Он предложил пригласить представителей и Пхеньяна, и Сеула на заседание Совета Безопасности, чтобы с их участием достигнуть прекращения боевых действий. Тогда же двумя нотами, врученными послу США в Москве, правительство СССР как бы дистанцировалось от конфликта, своеобразно очертило зону его вне пределов Советского Союза: 4 сентября — в связи с обстрелом советского самолета в районе Порт-Артура и 8 октября — зафиксировав нарушение американским самолетом воздушного пространства СССР неподалеку от Владивостока.
Между тем войска США — ООН под командованием генерала Дугласа Макартура добились существенного перелома в ходе войны. Высадив 16 сентября в районе города Инчхон 50-тысячный воздушный десант, они не только вынудили северокорейские части к отходу с юга, но и создали мощный плацдарм для будущего контрнаступления.
Советское руководство, осознав серьезную угрозу для КНДР, попыталось с помощью дипломатических мер спасти режим Ким Ир Сена от вполне возможного краха. 20 сентября А.Я. Вышинский, выступая на сессии Генеральной Ассамблеи ООН, повторил призыв Сталина к четырем великим державам «объединить свои мирные усилия и заключить между собой Пакт по укреплению мира», дополнив его призывом приступить уже в текущем, 1950 г., к сокращению численности своих вооруженных сил на треть, а 2 октября, остановившись, как он и обещал, в первом выступлении, на конкретных событиях, угрожающих стабильности во всем мире, предложил квалифицировать события в Корее «как внутреннюю борьбу, внутреннюю гражданскую войну между двумя правительственными лагерями» и потому рекомендовал распустить комиссию ООН по Корее, «способствовавшую… своими действиями разжиганию гражданской войны в Корее»[6]. И не встретил, разумеется, поддержки.
Тем временем американские, они же ооновские, войска начали давно готовившееся контрнаступление.
19 октября заняли Пхеньян, а к концу месяца сумели продвинуться практически до реки Ялу, разделяющей КНДР и КНР. В создавшихся условиях Пекин, еще
20 августа телеграммой в ООН напомнивший всем, что Китай граничит о Кореей и потому будет поддерживать своего соседа, ввел на территорию Северной Кореи свои вооруженные силы, выступавшие как «добровольцы» (ЦРУ зафиксировало это 20 октября). 4 ноября демократические партии КНР выступили с совместным заявлением, открыто указав в нем: «Китайский народ не только в силу своего морального долга должен помочь корейскому народу в его борьбе против Америки. Оказание помощи Корее отвечает также интересам всего китайского народа и вызывается необходимостью самообороны. Спасти своего соседа — значит спасти себя. Чтобы защитить нашу родину, мы должны помочь корейскому народу»[7].
Появление
Однако Москва, не исключая самого худшего варианта развития событий, предпринимала все меры, которые считала неотложными. Еще 16 августа ПБ утвердило состав научно-технического совета Специального комитета при СМ СССР для ускорения создания новейшей ракетной системы ПВО «Беркут». 8 сентября для предельно возможной координации усилий экономики всего Восточного блока Микояна утвердили представителем СССР в СЭВ, фактически — главой этой организации. 25 сентября тому же Микояну поручили совместно с министром путей сообщения Вещевым и заместителем министра иностранных дел Громыко «в суточный срок» представить в ПБ предложения о строительстве железной дороги от советской границы до станции Маньчжурия, призванной создать дополнительную линию доставки необходимого КНР и КНДР вооружения, топлива, продовольствия. Наконец, 24 октября, в разгар успешного американского наступления, ПБ приняло самое серьезное, рассчитанное на крайнюю ситуацию постановление — «О сохранении и создании мобилизационных мощностей по производству военной техники»[8]. И только в ноябре узкое руководство сочло должным, своевременным прямо вступить в конфликт, правда, сохраняя это в строжайшей тайне, и выделило для защиты КНДР с воздуха «корпус Лобова», как он именовался в протоколах ПБ — 64-й истребительный авиационный корпус советских ВВС[9].
И все же Москва еще так и не смогла определиться, не избрала окончательной линии поведения: сделать ли ставку на мирное разрешение конфликта или идти в конфронтации до конца. Конца логического, завершающегося третьей мировой войной. Столь необычно длительный поиск решения, затянувшийся на более чем четыре месяца, объяснялся событием, ставшим самой важной государственной тайной СССР, — очередной тяжелой болезнью, обрушившейся на Сталина. Заболевание вынудило его отойти на четыре с половиной месяца, со 2 августа по 21 декабря, от участия в работе узкого руководства, от принятия каких-либо решений, даже от высказываний по самым важным, принципиальным вопросам внешней и внутренней политики. То есть отойти от руководства страной в тот самый момент, когда мир оказался на грани ядерной войны.
Двойственность, неопределенность взглядов Кремля достаточно ясно продемонстрировал доклад, сделанный Булганиным 6 ноября. Перейдя по традиции к оценке международного положения, он вначале предложил как определяющую только мирную концепцию, повторил, несколько расширив, предложение Сталина уже двухлетней давности — «о скорейшем заключении мирного договора с Германией, о выводе оккупационных войск и о создании общегерманского правительства», высказал требование «скорейшего заключения мирного договора с Японией, вывода из Японии оккупационных войск». Но одновременно Булганин продемонстрировал имевшиеся у узкого руководства два взаимоисключающих подхода к решению корейской проблемы. Поначалу заявил: «Советское правительство, верное своей неизменной политике мира, с самого начала событий в Корее настаивало на урегулировании конфликта мирными средствами… предлагало немедленно прекратить военные действия в Корее и одновременно вывести оттуда все иностранные войска, предоставив тем самым корейскому народу возможность решить свои внутренние дела без иностранного вмешательства». В конце же доклада позволил себе высказать прямую угрозу, не исключив и того, что СССР может открыто вступить в войну в Корее. «Опыт истории говорит, что наша миролюбивая политика не является признаком слабости. Этим господам («поджигателям войны». — Ю. Ж.) пора бы усвоить, что наш народ способен постоять за себя, постоять за интересы своей родины, если понадобится—с оружием в руках(выделено мною. — Ю. Ж. )»[10]. Подобные, крайне воинственные настроения стали проявляться и в США. После провала наступления, начатого 24 ноября и разрекламированного как завершающее войну непременно «к рождеству», после отступления американских войск назад к 38-й параллели командующий объединенными силами ООН в Корее Макартур предложил Трумэну начать бомбардировку территории Китая, а если потребуется, то и СССР, применив и ядерное оружие. 30 ноября, отвечая на вопросы журналистов о дальнейших операциях в Корее, президент США вдруг заявил: «Мы предпримем все необходимое, что потребует военная ситуация». А когда его попросили уточнить: «Даже используя атомную бомбу?» — добавил: «Включая все виды вооружения, которыми мы обладаем»[11]. Так и Трумэн оказался перед необходимостью выбора — победить во что бы то ни стало, даже подвергнув атомной бомбардировке Китай и СССР и тем самым начав третью мировую войну, или смириться не с поражением, нет, а всего лишь с восстановлением существовавшего до 25 июня положения.
13 января 1951 г. Трумэн выбор сделал: он заявил о нежелательности дальнейшего расширения масштабов и характера боевых действий, а через четыре месяца, после повторного предложения бомбардировать Китай, отправил генерала Макартура в отставку[12]. Недвусмысленное, хотя и предельно завуалированное предложение вернуться к положению, существовавшему до начала войны, в Кремле услышали. Более того, поняли, расценили как весьма возможный и желательный вариант выхода из тупика. Завершить же конфликт на такой именно стадии его развития без необходимости давать объяснения населению Советского Союза могла помочь особенность советской пропаганды, однозначно трактовавшей Корейскую войну как ничем не прикрытую агрессию США и сеульского режима. А потому восстановление границы по 38-й параллели легко можно было преподнести как еще одну «убедительную победу сил мира». Но для этого прежде всего следовало отказаться от жесткого внешнеполитического курса, освободиться от тех членов узкого руководства, кто навязал его и поставил тем самым СССР в крайне опасное положение.