Сталин. Большая книга о нем

Анискин И.

открыты влиянию других классов. Во время войны верхний слой партии был в значительной

мере захвачен примиренческими настроениями, шедшими из буржуазных кругов, в отличие от

рядовых рабочих-большевиков, которые оказались гораздо более устойчивы по отношению к

патриотическому поветрию.

Открыв широкую арену демократии, революция дала «профессиональным

революционерам» всех партий неизмеримо большее удовлетворение, чем солдатам в окопах,

крестьянам в деревнях

и рабочим на военных заводах. Вчерашние подпольщики сразу стали

играть крупную роль. Советы заменяли им парламенты, где можно было свободно обсуждать и

решать. В их сознании основные классовые противоречия, породившие революцию, начали как

бы таять в лучах демократического солнца. В результате большевики и меньшевики

объединяются почти во всей стране, а там, где они остаются разъединенными, как в Петербурге,

стремление к единству сильно сказывается в обеих организациях. Тем временем в окопах, в

деревнях и на заводах застарелые антагонизмы принимают все более открытый и ожесточенный

характер, предвещая не единство, а гражданскую войну. Движение классов и интересы

партийных аппаратов пришли, как нередко, в острое противоречие. Даже партийные кадры

большевизма, успевшие приобресть исключительный революционный закал, обнаружили на

второй день после низвержения монархии явственную тенденцию обособиться от массы и

принимать свои собственные интересы за интересы рабочего класса. Что же будет, когда эти

кадры превратятся во всемогущую бюрократию государства? Сталин об этом вряд ли

задумывался. Он был плотью от плоти аппарата и самой твердой из его костей.

Каким, однако, чудом Ленину удалось в течение немногих недель повернуть партию на

новую дорогу? Разгадку надо искать одновременно в двух направлениях: в личных качествах

Ленина и в объективной обстановке. Ленин был силен тем, что не только понимал законы

классовой борьбы, но и умел подслушать живые массы. Он представлял не аппарат, а авангард

пролетариата. Он был заранее убежден, что из того рабочего слоя, который вынес на себе

подпольную партию, найдутся многие тысячи, которые поддержат его. Массы сейчас

революционнее партии; партия — революционнее аппарата. Уже в течение марта

действительные чувства и взгляды рабочих и солдат успели во многих случаях бурно

прорваться наружу, в вопиющем несоответствии с указками партий, в том числе и

большевистской. Авторитет Ленина не был абсолютен, но он был велик, ибо подтвержден всем

опытом прошлого. С другой стороны, авторитет аппарата, как и его консерватизм, только еще

складывались. Натиск Ленина не был индивидуальным актом его темперамента; он выражал

давление

класса на партию, партии — на аппарат. Кто пытался в этих условиях сопротивляться,

тот скоро терял почву под ногами. Колеблющиеся равнялись по передовым, осторожные — по

большинству. Так Ленину удалось ценою сравнительно небольших потерь своевременно

изменить ориентировку партии и подготовить ее к новой революции.

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

90

Но тут возникает новое затруднение. Оставаясь без Ленина, большевистское руководство

делает каждый раз ошибки, преимущественно вправо. Ленин появляется, как бог, из машины,

чтобы указать правильный путь. Значит, в большевистской партии Ленин — все, остальные —

ничто? Этот взгляд, довольно широко распространенный в демократических кругах, крайне

односторонен и потому ложен. Ведь то же самое можно сказать о науке: без Ньютона —

механика, без Дарвина — биология на многие годы — ничто. Это верно, и это ложно. Нужна

была работа тысяч рядовых ученых, чтобы собрать факты, сгруппировать их, поставить

вопросы и подготовить почву для синтетического ответа Ньютона или Дарвина. Этот ответ

наложил, в свою очередь, неизгладимую печать на новые тысячи рядовых исследователей.

Гении не творят науку из себя, а лишь ускоряют движение коллективной мысли.

Большевистская партия имела гениального вождя. Это не было случайно. Революционер такого

склада и размаха, как Ленин, мог быть вождем только наиболее бесстрашной партии, которая

свои мысли и действия доводит до конца. Однако гениальность сама по себе есть редчайшее

исключение. Гениальный вождь ориентируется скорее, оценивает обстановку глубже, видит

дальше. Между гениальным вождем и ближайшими соратниками открывалась неизбежно

большая дистанция. Можно даже признать, что могущество мысли Ленина до известной

степени тормозило самостоятельность развития его сотрудников. Но это все же не значит, что

Ленин был «все» и что партия без Ленина была ничто. Без партии Ленин был бы бессилен, как

Ньютон и Дарвин — без коллективной научной работы. Дело идет, следовательно, не об особых

пороках большевизма, обусловленных будто бы централизацией, дисциплиной и пр., а о

проблеме гениальности в историческом процессе. Писатели, которые пытаются принизить

большевизм на том основании, что большевистской партии посчастливилось иметь гениального

вождя, только обнаруживают свою умственную вульгарность.

Без Ленина большевистское руководство лишь постепенно, ценою трений и внутренней