Сталин. Человек, который спас капитализм

Каплан Льюис Е.

Евреи в средствах массовой информации были в первых рядах защитников Альгера Хисса. Для некоторых нееврейских читателей может показаться странной такая история: многие евреи, спасшиеся от уничтожения в нацистской Германии, перебравшиеся в США и достигшие там финансового успеха, яростно противились созданию Государства Израиль, поскольку опасались ответного всплеска антисемитизма — против американских евреев. Среди лидеров этого движения была и семья Очс, владевшая влиятельной газетой The New York Times. Хотя несколько сотен тысяч евреев упрямо стремились обрести землю обетованную в Израиле, газета в своих тенденциозно поданных новостях и редакционных материалах рассматривала создание сионистского государства как угрозу для их существования как американских патриотов. Если Никсон целиком стоял на стороне сионистов, эти полностью ассимилированные евреи предполагали, что существование еврейского государства может поставить под вопрос их лояльность Соединенным Штатам.

Раз Никсон был известен как член Комитета по антиамериканской деятельности, среди членов которого было немало антисемитов, то его автоматически причисляли ко всем прочим (антисемитам). Первоначальные нападки Комитета на Голливуд — когда людей вызывали для дачи

показаний в отношении себя и против коммунистов и сочувствующих в среде Голливуда, не давая права воспользоваться 5-й поправкой, — все-таки не привели к их судебному преследованию (5-я поправка в Конституции США гласит, что никто не может быть принужден к даче показаний против себя самого. Первоначально считалось, что это право защищает гражданина на суде и никак не ограничивает сотрудников правоохранительных органов при проведении допросов арестованных подозреваемых. Такое понимание смысла 5-й поправки позволяло полиции принуждать подозреваемых к признанию вины или свидетельствованию против себя. После того как в Верховный суд поступили многочисленные жалобы на нарушения этого права, он в решении по делу «Миранда против Аризоны» (1966) постановил, что сотрудники правоохранительных органов обязаны предупредить подозреваемых, что они могут ничего не говорить и имеют право на присутствие своего адвоката на допросе. Подозреваемые также должны быть информированы о том, что все, что может быть ими сказано, может и будет использовано против них на суде и, если они не имеют возможности нанять адвоката, им будет назначен государственный защитник. Эти слова получили название «предупреждение Миранды». — Прим. пер.). Знаменитая «Голливудская десятка» была уволена с работы самими же еврейскими управляющими (продюсерами и менеджерами), которые опасались всплеска антисемитизма в обществе, если люди, которым предъявлено обвинение, останутся на своих местах в киноиндустрии. А многие из «Голливудской десятки» и вовсе не были евреями. И все же многие либеральные евреи из Нью-Йорка считали, что Никсон в глубине души антисемит. Хотя они прекрасно освоились в Америке и стали восприниматься как американцы, они все равно сохранили в себе постоянное чувство тревоги в отношении возможных проявлений антисемитизма. В их понимании Никсон представлялся узколобым англосаксом, пусть не совсем антисемитом, но склонным воспринимать такие чувства. Они обвиняли Никсона за подъем маккартизма. Никсон же расценивал враждебность по отношению к себе как совершенно необоснованную. И во многом это было так. У Израиля никогда не было лучшего друга в Белом доме, чем Никсон. А еврейские либералы доминировали буквально во всех сферах нью-йоркской жизни, начиная от газет и искусства и до поп-культуры с политикой. Мнение Никсона в отношении Государства Израиль вовсе не обязательно должно было совпадать с их взглядами (в смысле того, что существование Израиля пробуждает антисемитизм). Многие из этих либералов хотели бы, чтобы Израиль возвратил арабам земли, захваченные во время «Шестидневной войны». Иначе говоря, что бы делал или ни делал Никсон, он оставался для этих евреев врагом номер один, после смерти сенатора Маккарти.

Когда Никсон наконец воплотил в жизнь свою мечту о президентстве, одолев Хьюберта Хэмфри, его внимание сосредоточилось на вьетнамской войне, а точнее — как привести ее к достойному завершению. Не только северные вьетнамцы не желали вступать в переговоры на каких-либо иных условиях, чем их собственные (безоговорочная капитуляция противника), но и правительство Южного Вьетнама стояло намертво, не желая вводить реформы и изменения, которые смягчили бы жестокость режима и сделали его хотя бы немного более привлекательным в глазах американского народа, тем самым позволив хоть чем-то оправдать войну. Ведь если Южный Вьетнам представлял собой такую же диктатуру, как и Северный, то какой смысл был в поддержке режима Тхьеу?

Тхьеу был достаточно хитер и опытен, чтобы понять, что Никсон не может просто так бросить на произвол судьбы Южный Вьетнам без потери шансов на свое переизбрание президентом. Никсон же видел свою первоочередную задачу в сокращении количества американских войск во Вьетнаме. Он ошибочно полагал, что это снизит непосредственное давление на него перед выборами и позволит ему в той или иной форме организовать переговоры между Северным и Южным Вьетнамом. Но этот благостный проект полугодового «медового месяца» (в смысле прекращения критики) для новоизбранного президента не подошел Никсону, когда он занял Белый дом. Напротив, его избрание только озлобило его критиков. Кроме того, кремлевские лидеры долгое время изображали Никсона твердолобым антикоммунистом, который повел поход против Советского Союза и всего социалистического лагеря. А в то же время потери американцев во Вьетнаме все возрастали, хотя их подразделения уже выводились оттуда. Вскоре стало ясно, что решающий и жестокий шаг просто необходим. Если бы он не сумел разрешить проблему вьетнамской войны, которая разделила американское общество напополам, весь груз продолжения этой бойни лег бы на плечи Никсона.

Трудно в точности определить тот момент, когда Никсон решил вступить в переговоры с Председателем Китайской Народной Республики. Военные действия велись на границе между Китаем и Советским Союзом. И была еще история с командой игроков в пинг-понг, когда они приехали в Токио, а затем были приглашены посетить Китай с целью провести турнир, — это была первая подвижка в замороженных отношениях между двумя странами (США и Китай). Намного более содержательными были намеки лидеров Пакистана, что Мао Цзэдун не прочь установить официальные отношения с Соединенными Штатами. Никсон, верный своему принципу mefiance, по-прежнему видел в этом потенциальном диалоге с Китаем необходимый первый шаг для ухода Соединенных Штатов из Вьетнама и в то же время весомый инструмент давления на Советский Союз с целью заключить договор о сокращении вооружений.

Он считал веру Киссинджера в «реальную политику» вполне соответствующей его собственным воззрениям. Единственный человек, которому Никсон доверился в деле доведения этого первоначального контакта до осязаемых результатов, был именно Киссинджер. Секретная командировка Киссинджера в Китай сейчас хорошо известна. Доверие Никсона оправдалось в полной мере. Триумфальный визит Никсона в Пекин в 1972

году, переданный телевидением но всему миру, стал блистательной вершиной его президентства. Никсону удалось то, на что не отваживался ни один президент США на протяжении 18 лет разрыва между США и Китаем. Хотя консерваторы, поддерживающие его, были обескуражены и многие из них обвиняли во всем происки Киссинджера, большинство американцев видело в Никсоне настоящего героя. Более того, этот первый шаг Никсона был тревожным сигналом для советского руководства. Впервые с начала «холодной войны» Советский Союз столкнулся с угрозой возникновения альянса между Соединенными Штатами и крупнейшей коммунистической державой мира. Позже в том же году Никсон и Брежнев подписали существенное соглашение о сокращении вооружений, ОСВ-1.

Никсон, презираемый демократами и либералами, совершил то, что не рискнул бы даже предположить ни один демократ. Путем признания коммунистического Китая он вынудил Советский Союз к серьезным переговорам с Соединенными Штатами. Гораздо более важным для Никсона было то, что путем воздействия на разные интересы двух союзников ему удастся положить конец войне во Вьетнаме. Обе страны (СССР и Китай) по различным собственным причинам были заинтересованы в укреплении отношений с США. И именно их давление привело лидеров Северного Вьетнама за стол переговоров для прекращения конфликта. Когда в последнюю минуту Северный Вьетнам взбунтовался и отказался подписывать финальные соглашения, Никсон не остановился перед тем, чтобы нанести бомбовый удар по Хайфону, зная, что бомбы могут попасть и в советские суда, стоящие на рейде. Хотя Советский Союз и выразил гневный протест, но ничего в ответ не предпринял. К Рождеству 1972 года, после триумфальной победы Никсона на выборах, Киссинджер сообщил, что северовьетнамцы готовы подписать соглашение, которое включает возвращение на родину американских военнопленных, окончание конфликта и разделение Вьетнама на две суверенных страны. Никсон был убежден, что сумеет поддерживать стабильность южновьетнамского правительства, когда последние американские военные покинут страну, и он — возможно — смог бы, если бы не Уотергейт и его вынужденная отставка. Киссинджер испытывал значительно большие сомнения и полагал, что правительство Тхьеу рухнет из-за своей полной коррумпированности и нежелания заниматься проблемами большинства населения страны — безземельных крестьян.

В рамках внутренней политики Никсон в качестве кандидата в президенты придерживался линии республиканцев, ведомых сенатором Тафтом, и ожидалось, что такой же подход сохранится и при его президентстве. Это был результат изображения прессой миротворца Никсона замшелым реакционером. Точно так же, как он шокировал консервативное крыло республиканцев и либералов (да и прессу) своим признанием коммунистического Китая, теперь он неприятно удивил всех еще раз, уже в вопросах внутренней политики. У Никсона не было иной цели, как создать блестящий образ президента в своем лице. Пока он работал в конгрессе — два срока конгрессменом и два года сенатором, — прежде чем стал вице-президентом, он усвоил философию Республиканской партии, которая подразумевала достижение сбалансированного бюджета. Как и Эйзенхауэр, он полагал, что ответственность Америки в мире состоит в предотвращении советской агрессии в некоммунистических странах. Но в отличие от Эйзенхауэра он понимал популярность и привлекательность социальных программ Джонсона для американского народа. И потому многие члены «демократического» конгресса ожидали, что он свернет программы «Великого общества» Джонсона, как только станет президентом. Но, заняв Белый дом в январе 1969 года, Никсон всех удивил — и сторонников и оппонентов, как удивлял и на протяжении всей своей политической карьеры.

Приход Никсона в политику был совершенной случайностью. Уволившись из флота в чине лейтенанта-коммандора (аналогично капитану второго ранга или подполковнику. — Прим. пер.), он вернулся в Калифорнию, чтобы возобновить свою юридическую практику в маленькой фирме. И в поисках оппонента популярного демократического кандидата республиканская верхушка неожиданно выдернула на эту роль Никсона. После разоблачения Альгера Хисса как советского агента новенький конгрессмен Никсон вдруг вырос в глазах публики до масштабов национального героя. И при последующих выборах он прошел в конгресс беспрепятственно. И все же он вел свою кампанию так яростно, как будто бежал за уходящим поездом. Никсон нашел свое призвание. Внутренне пожиравшее его пламя стремления к славе и успеху, которое двигало его и в академической карьере, теперь оказалось востребовано на политической арене.

В деле Альгера Хисса Никсон еще до суда выразил верное мнение о его деятельности. После этого заявление демократического сенатора от Калифорнии, Шеридана Дауни, о своем отказе от перевыборов открывало Никсону широкие двери в сенат. Для республиканцев Никсон был очевидным кандидатом. Его соперницей стала Элен Гахаган Дуглас, протеже Элеоноры Рузвельт и жена звездного киноактера Мелвина Дугласа. В свое время она была избрана в конгресс от округа, куда входил и Голливуд. Дауни отказался соревноваться с ней (в рамках выдвижения от одной партии). Это не Никсон впервые обвинил ее в симпатиях к коммунистам, но скорее сами ее однопартийцы-демократы на первичных выборах. И это именно лос-анджелесская газета впервые окрестила ее «розовой леди» (понятное дело, то означало намек на лесбийские наклонности. — Прим. пер.). Несмотря на все эти нападки, она сумела одолеть своих оппонентов на первичных выборах (от партии). Но теперь перед ней предстала значительно более серьезная задача, а именно победить Никсона. Для либерального крыла Демократической партии, все еще убежденного в невиновности Хисса, Никсон уже стал первым объектом для возмездия. Даже когда сенатор Маккарти заменил Никсона как главного bete noire («предмета ненависти» [фр.]) для Демократической партии, Никсон все равно рассматривался демократами как человек, породивший представление о том, будто демократы все питают слабость к коммунизму и коммунистам. В результате обычные выборы сенатора от Калифорнии превратились в шумный шабаш, чуть ли не в крестовый поход против Никсона. Либералы с Западного и Восточного побережья США жертвовали крупные суммы во имя поражения Никсона. Но он одержал победу с большим перевесом. Это была последняя его самостоятельная победа до тех пор, пока он не был переизбран повторно президентом в 1972 году.