Сталин. Наваждение России
Шрифт:
«Особый колорит общему облику Красной армии, — пишет Андрей Сахаров, — придают многократно упомянутые в материалах спецслужб случаи мародерства на захваченной финской территории. Тащили из домов, покинутых жителями или даже в их присутствии, буквально все, что можно, — велосипеды и швейные машинки, патефоны, шелковые женские платья, одежду, обувь, всякую утварь. С наивным восторгом советские бойцы — обитатели деревенских лачуг, пригородных бараков, “коммуналок” входили в благоустроенные, чистые, ухоженные, полные неведомого им быта дома финских
Сталин со злой иронией высказался о частях, попавших в окружение:
— Окружена была всего лишь одна дивизия, а сюда телеграммы шлете — партии Ленина-Сталина: герои сидят, окружены, требуют хлеба… Сидели, кормили дармоедов… Каждый попавший в окружение считается героем…
Слова вождя запомнили. Попавшие в окружение воспринимались как плохие солдаты, а то и как предатели. Финны вернули советским властям 5572 пленных красноармейца. 180 человек отказались вернуться в СССР. Они уцелели. Из числа возвращенных военные трибуналы 350 приговорили к расстрелу. 4354 бывших пленных отправили в лагеря на срок от четырех до восьми лет.
Финские солдаты защищали родину. Красноармейцы не очень хорошо понимали, во имя чего они воюют. Финские солдаты сражались умело и инициативно. Они противопоставили превосходящим силам Красной армии действия хорошо подготовленных мелких подразделений и одиночных бойцов. Стала ясна разница между плохо обученным призывником и военным профессионалом.
Пошли рассказы о так называемых «кукушках» — финских снайперах, которые забирались на деревья и оттуда стреляли. Но это оказалось чистой воды мифом. Кто же в сорокаградусный мороз в состоянии часами сидеть без движения на дереве?
Финны умело использовали лес для скрытных атак. Они подстерегали красноармейцев, из укрытия убивали командиров и быстро уходили на лыжах. А неопытные красноармейцы не могли определить, откуда по ним стреляют, и считали, что неуловимые снайперы «гнездятся» на деревьях.
Началось дезертирство, красноармейцы, попав под огонь, впадали в панику, бежали с поля боя, бросая оружие. Армейский комиссар 2-го ранга Запорожец, член военного совета 13-й армии, подтвердил плохое моральное состояние вооруженных сил:
— Много было самострелов и дезертиров.
— К себе в деревню уходили или в тылу сидели? — уточнил Сталин.
— Было две категории. Одна — бежала в деревню, потом оттуда письма писала. Вторая — бежали не дальше обоза, землянок, до кухни. В одном полку было сто пять человек самострелов.
— В левую руку стреляют? — спросил Сталин.
— Стреляют или в левую руку, или в палец, или в мякоть ноги…
Финские части, уступавшие в численности, были подготовлены к ближнему бою и несравненно лучше вооружены — в первую очередь автоматами и минометами, что позволяло им косить наступавшую пехоту. Финны оснастили армию пистолетами-пулеметами «суоми», удобными в бою. Красноармейцы имели только винтовки. Треть красноармейцев оказалась и вовсе необученной.
В конце тридцатых наркомат вооружения предлагал оснастить Красную армию автоматической винтовкой. Сталин сделал выбор в пользу самозарядной, вспоминал тогдашний нарком вооружения Борис Ванников. Вождь объяснил, что хочет исключить возможность автоматической стрельбы: в бою солдат нервничает и будет вести бесцельную непрерывную стрельбу, расходуя слишком много патронов.
По той же причине незадолго до финской войны нарком Ворошилов категорически возражал против автомата (тогда он назывался пистолетом-пулеметом):
— Где это нам набрать столько пуль, если поставим в войска автоматы?
На психику красноармейцев сильно действовала полярная ночь, когда светлого времени всего полтора-два часа в день. Влияли сильная пурга, снегопады, полное бездорожье.
Ответ на все очевидные беды и недостатки вооруженных сил был один.
«Следовали кары — аресты, предание военному трибуналу, расстрелы, создание контрольно-заградительных отрядов для борьбы с дезертирами, — пишет Андрей Сахаров. — Так, в январе
1940 года за упущения и военные неудачи был расстрелян весь штаб 44-й стрелковой дивизии. Однако это, видимо, мало помогало, потому что вплоть до конца боевых действий сводки спецслужб и донесения руководства НКВД “наверх” по-прежнему изобиловали все теми же обвинениями, что и прежде.
Все эти материалы рисуют весьма рельефно общую цивилизационную картину состояния Красной армии в канун предстоящего жестокого противоборства с гитлеровской Германией…»
Некоторые военачальники пытались поставить принципиальные вопросы.
Мерецков предложил:
— Несмотря на то что мы опоздали с изучением опыта Запада, нам все же нужно скорее иметь документы и материалы, которые дают опыт современных войн. Сейчас идет война в Европе, мы не получаем зарубежных газет и журналов и не знаем, что там пишут. Только из наших газет получаем краткие сводки. Вот это, товарищ Сталин, и мешает нам следить за развитием военного дела за рубежом.
— Нетерпимое положение, — реагировал Сталин, как будто не он установил железный занавес и не он запретил ввоз иностранной литературы в страну.
Мерецков продолжал:
— Нашей разведке нужно широко нас ориентировать. Я думаю, что можно нам давать информацию о том, что делается у наших соседей. Эти материалы есть. Но они к нам не попадают.
Сталин тут же нашелся:
— Была брошюра, где были данные, как будет Финляндия действовать. Эта брошюра была издана за семь лет до начала войны. Семь лет она пролежала в наркомате обороны и через две недели после начала войны была издана, а до этого на нее не обращали внимания.
Иначе говоря, виновата чья-то нераспорядительность, а не цензура и запрет знакомиться с иностранной литературой. Сталин даже не думал в тот момент, что любые сведения о финской армии за семь лет абсолютно устарели…