Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Получив ленинское наследие в виде совершенно ему чуждого интернационализма, Сталин много говорил о мировой революции. Не мог не говорить. Ведь теперь именно он был вдохновителем мирового пролетариата. Да и не мог он вот так сразу отбросить ленинские идеи, перед которыми сам же первый и преклонялся.
А вот к середине 1930-х он думал уже иначе. По той простой причине, что не только сравнялся с Лениным, но и превзошел его. В отличие от Ильича, который сам удивлялся тому, что большевики все еще у власти, Сталину уже было что терять. За ним была страна, и не просто страна, а его собственная
Не удержится он только однажды, во время своей праздничной речи в честь Великой Победы, когда поднимет тост за великий русский народ. Конечно, его предпочтение русского народа определялось не только его количеством, но и психологическим укладом. Поскольку, пожалуй, ни в одном другом народе, населявшем территорию бывшей Российской империи, не было такого почитания своего государя, как в русском. Это потом, когда к власти придут большевики, они будут творить все, что им угодно, и простой человек никогда не добьется правды.
С царями все было иначе. Русские самодержцы, прекрасно осознавая свою силу (и силу прежде всего духовную), стояли на страже интересов не только правящей верхушки, но и болели за общенациональные интересы. Те же Иван Грозный и Петр Великий ничтоже сумняшеся рубили головы предававшим эти интересы боярам. И так или иначе выступали заступниками обиженного этими самыми боярами народа. И особой разницы между Сталиным и тем же Грозным не было. Первый рубил головы красным боярам, второй — белым.
И народ видел, ни один даже самый высокопоставленный советский чиновник не мог чувствовать себя в той безопасности, в какой они будут себя чувствовать при Брежневе, когда ни один партийный вор не будет наказан.
Тем не менее было бы несколько наивным объяснять поворот Сталина к российской самодержавности только его знанием русской истории и культуры. Дело было уже не только в воле и желании советского вождя, а в самом ходе истории. Во многом этот поворот определялся приходом к власти Гитлера. В грозовом воздухе Европы запахло порохом, и Сталину надо было думать о сплочении нации и патриотизме.
Что же касается интернационалистов и пролетариев, то у них, как известно, нет Отечества. А значит, и нечего защищать. Сталину было что защищать, потому и началось возрождение этого самого патриотизма. И не только с помощью официальной пропаганды, которая выразилась в введении истории СССР, которая начиналась с истории России.
Некоторым ни вот что не верующим современным людям сложно понять, как это можно было верить в государственную пропаганду. И тем не менее в нее верили, не все, конечно, но верили.
Впрочем, Сталин и здесь знал, что делать. И поскольку в СССР, как в стране, по словам Ленина, полностью невежественной, искусством номер один являлось кино, то основной упор был сделан на патриотические фильмы. И если после выхода на экран уже в 1970-х годах фильма «Офицеры» многие молодые люди пожелали получить профессию «Родину защищать», то можно себе представить, какие
Понятно, что этот самый термидор не мог не вызывать недоумения у всех так навсегда и оставшегося в коротких революционных штанишках Троцкого и его сторонников. Да и у живущих в СССР возвращение «дворянской» новогодней елки, введение маршальского и других офицерских званий и прощение казачества не вызывали восторга.
Запрет Сталина на снос храма Василия Блаженного, который некоторые революционеры планировали взорвать в 1936 году, прекращение Сталиным финансирования зарубежных компартий, — все это не могло не вызывать раздражения у настоящих революционеров. За что они и поплатились... головой. Возможно, это был не лучший выход, но истинных хулителей и врагов России среди убиенных по этой статье хватало. Достаточно вспомнить только одного Бухарина, с его прямо-таки патологической ненавистью к истории и культуре России. То есть, по словам В. Шамбарова, «...параллельно с возвратом государственности в «российское» русло были уничтожены главные разрушители и осквернители прежней России». И что бы там об этих людях ни говорили, но они получили то, на что обрекали других. И как знать, не по заслугам ли...
Понятно, что возврат к русской истории и культуре и возрождение патриотизма вовсе не означали отказа от диктатуры. В напрочь тотальном государстве иного не могло и быть. И история, и литература, и искусство были призваны служить прежде всего режиму, и тем не менее это был пусть и небольшой, но все же шаг вперед.
Конечно, войну Советский Союз наверняка бы выиграл и без «Чапаева» и «Трактористов», и тем не менее свою роль они сыграли. И что бы там ни говорили, возродить патриотические чувства Сталину удалось...
И, думается, в известной степени Троцкий был прав, когда говорил: «Победа Сталина была предопределена. Тот результат, который зеваки и глупцы приписывают личной силе Сталина, по крайней мере, его необыкновенной хитрости, был заложен глубоко в динамику исторических сил. Сталин явился лишь полубессознательным выражением главы революции, ее похмелья».
ЧАСТЬ VII
ИГРА БЕЗ НИЧЬЕЙ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Когда в 1933 году в Германии к власти пришел Гитлер, Сталин не очень огорчился. По той простой причине, что не воспринял его серьезно. Правительства в Германии менялись одно за другим, и он видел в фюрере очередного временщика. И очень надеялся на то, что уже очень скоро его сменят быстро идущие в Германии в гору коммунисты.
Так думал не один Сталин. В Англии, Франции, да и самой Германии придерживались такого же мнения. «Россия, — докладывал в Белый дом американский посол в Берлине Додд, — со своей стороны согласна подождать до быстрого падения Гитлера и видит в германском коммунистическом движении преемника его власти».