Сталинка
Шрифт:
– Так чего же упускаете время?
– сказал, не поворачиваясь, и не узнал своего голоса.
– Дело в том, что остался только операционный метод. Надо делать трепанацию черепа. Другого выхода не вижу.
Пётр молчал. Вот так же тогда с сыном, поверил врачам оставил Валерика... Если бы забрал его из больницы... если бы забрал! Сын был бы жив! Он виноват в его смерти! А теперь вот... Ленушка.
– Нет! Нет! Не-е-ет!
– Не кричите. Вы тут не одни. Подумайте, хорошенько подумайте. Только, не долго, чтобы не опоздать!
– и врач вышел из палаты.
Весь день Пётр просидел на стуле возле кровати жены, лишь изредка, если кто-то из
Дверь в палату, где лежала Елена, приоткрыта, суета именно там. Шаркая слетающими тапочками, подошёл к этой двери, но, ни зайти, ни остаться у входа... сердце стучало прямо в горле. Наконец дверь открылась и вышла медсестра. В одной руке чёрный пластмассовый фуляр прибора, которым меряют давление, в другой белая эмалированная ванночка с использованным шприцом. Удивлённо глянула на Петра:
– Что с вами?
В белых больничных кальсонах, такой же рубахе, чёрные волосы с проседью на висках всклокочены, один тапочек слетел. Он пытался поправить больничную рубаху так, будто это матросская роба.
– Похоже, ваша жена приходит в себя. Глаза приоткрыть пыталась и рукой шевельнула. Соседка заметила, на пост сообщила. Там сейчас дежурный врач, - кивнула на дверь палаты.
– Тише, всех перебудите!
– Я только на минутку, я...
– Да вы что? Ночь, женская палата. Ну и, посмотрите на себя. Вы же женщин перепугаете, - и заспешила прочь.
В палате Елены на окна повесили плотные шторы, закрывающие свет, на тумбочке небольшая настольная лампа, прикрытая сверху плотной тканью. Но как только она пыталась открыть глаза или что-нибудь сказать, её лицо искажала гримаса боли и она очередной раз теряла сознание.
– Её бы в отдельную палату, а то тут: то звякнут, то брякнут, да разговоры всякие...
Врач поправил стетоскоп на груди, поднял глаза к потолку:
– У нас даже операционная общая на три стола. Где же я возьму отдельную палату? И так что могли, сделали. Ну и... размышлять долго ещё собираетесь? Разве не видите, как она мучается?
– Гарантии какие?
– Гарантии? Операция - всегда риск! Даже аппендицит! А тут! Ну, ведь не из любви к искусству настаиваю. Другого пути не вижу. И думаете, мне хочется брать на себя такой риск? Говорю же вам - нет у неё другого шанса! Нет! Это моё твёрдое убеждение. Смотреть, как пациент на твоих глазах гибнет, а ты бездействуешь - думаете просто? - и направился в ординаторскую.
На следующий день к Петру в приёмные часы пришла Акулина.
– Мы тут посоветовались... Меня послали с тобой поговорить, потому как Устинья только зачнёт про Лёнку говорить,
– Петро утвердительно кивнул.
– Она может многое и голову лечит от сотрясения. Ну, уж ежели не поможет... воля ваша. Но попытать стоит. Я не то что особо врачам не доверяю, но хучь меня в пример возьми... Да и, это же страсть - не операция.
Договорились, что завтра в приёмные часы Акулина приведёт Татьяну Портнягину, Пётр проводит её в палату.
После ухода тёти Лины, он сидел около жены и шёпотом медленно пересказывал ей всё, что услышал.
– Ты не бойся. Я рядом, у дверей постою.
Елена чуть сильнее сжала веки, потянула уголок губ, изображая улыбку. Не боюсь, мол.
В длинной чёрной складчатой юбке, и темной кофте в мелкий белый цветочек, в белом с серыми крапинками платке, опущенном на лоб до самых глаз, высокая статная старуха вошла в больничный коридор. Пётр провёл её к Елене. Женщины замерли на своих кроватях. Татьяна наклонилась и что-то негромко сказала Елене. Достала чёрную ленту, аккуратно просунула ей под голову, завязала узелок над переносицей. Достала кусочек белого мела, в нескольких местах что-то аккуратно отметила на этой ленте и осторожно сняла её. Складывала, совмещая полоски мела, что-то вымеряя. Потом махнула Петру рукой: подойди.
– Вылечу я её. Сотрясение сильное. Сначала лечения ходить ко мне будет через день, потом пореже, ну а там как Бог даст.
– Тётя Таня, да как ходить? Она даже глаз открыть не может, от света сознание теряет, боль такая, - шептал Пётр.
– Я сейчас полечу. Уйду, она уснёт. Не пугайся. Так быть должно. Завтра утром опять приду. Ну а там посмотрим, как сама двигаться сможет, тогда уж и выписывайте.
Петро с недоверием смотрел на эту женщину. Соседка тёщи, столько лет в одном бараке через дощатую стенку живут. Елена как-то рассказывала, что за лечение ни какой платы не берёт, но редко кого лечить соглашается.
Татьяна тем временем отстранила Петра в сторону, приложила к голове Елены левую ладонь, правым кулачком легонько стукнула по ней, Пётр замер, какие удары? Она шевельнуть головой не может! А Татьяна, знай, прикладывала ладонь да постукивала. Елена лежала спокойно, Пётр неотрывно следил за её лицом. Потом Татьяна вновь подсунула свою ленточку, что-то снова мерила, встала, положила ей на лоб руку:
– Спи. Я завтра ещё приду. Отдыхай пока, - и кивнула Петру: - Проводи.
А к концу недели Анастасия, приподняв на подушках, кормила Елену куриным бульоном.
Из больницы уходили вместе. Только Петра выписали, а Елена оставила расписку, что от операции отказывается на свой страх и риск.
Глава 5 Перекрёстки судьбы
В этот день к Кузьминым приехали родственники из деревни. И даже не из деревни, а из геологоразведки, далеко из тайги. Но, странное дело, люди приехали совсем не таёжные. Голубоглазая, русоволосая женщина в модных туфлях на высоком каблуке, которые привезла с собой в чемодане. Муж её высокий, крепкий черноглазый и черноволосый, одет в такой же костюм, как у Петра выходной. Такой и стоит дорого и достать не просто. С ними трое сыновей: видать погодки. Петровна осмотрелась: куда-то делась Танюшка, только что крутилась рядом! Нет, на улицу без спросу не могла уйти!