Сталинская истребительная война (1941-1945 годы)
Шрифт:
Уже в марте 1941 г., когда стали множиться сообщения о сильном сосредоточении войск в Прибалтике и появились высказывания латышских офицеров, например, полковника Опитиса и полковника Карлсона, что вблизи германской границы будут проведены крупные маневры, а затем начнется война с Германией, «нападение на Мемельскую [Мемель — ныне Клайпеда, Литва] область» впервые стало считаться не «полностью исключенным», а «возможным». Начальник штаба 18-й армии издал предупредительный приказ об «удержании плацдарма у Тильзита [ныне Советск, Россия]» и направил соответствующее предостережение 26-му армейскому корпусу. «Возможно, что русские начнут воевать путем наступлений, по крайней мере — в ограниченных масштабах», — заявляло и командование 16-й армии [72] 1 мая, а командование 3-й танковой группы высказалось аналогичным образом 30 мая 1941 г.: «Мобильные русские соединения в непосредственной близости от границы допускают возможность, что русские намерены нанести удар по немецким исходным позициям». С апреля стало ясно, что Красная Армия и «на румынской границе имеет достаточно мощные силы для внезапного
72
60. BA-MA, RH 24–28/11, 1.5.1941; а также BA-MA, RH 20-9/247a, 5.5.1941.
А как обстояло дело с бросающимися в глаза фронтальными выступами у Белостока и Львова, из которых и должны были наноситься главные наступательные удары? Еще 20 мая 1941 г. Главное командование сухопутных войск считало вероятным лишь частичное наступление или контрнаступление против флангов прорвавшихся немецких соединений, в рамках «местного наступательного ведения обороны». Только в теории, но не на практике считалось возможным и «превентивное наступление» «на основе боевого развертывания», как оно было обнаружено, причем также с относительно ограниченными целями: «сильным ударом из района Черновицы — Львов на Румынию, Венгрию или Восточную Галицию, другой сильной наступательной группой из Белоруссии в направлении Варшавы или на Восточную Пруссию». Несмотря на растущую тревогу в майские и июньские недели 1941 года, руководящие органы Главного командования сухопутных войск еще не могли представить себе общего наступления из районов Львова и Белостока в западном направлении до Одера у Оппельна с дальнейшим развертыванием на север и с прямой целью разгрома всей германской армии на Востоке, захвата всей Польши, Восточной Пруссии и других территорий. На совещании начальника Генерального штаба генерал-полковника Гальдера с начальниками штабов групп армий и армий 4 июня 1941 г. 1-й штабной офицер оперативного отдела полковник Хойзингер даже дал явно «примитивную оценку» противника, которая, однако, была еще подтверждена Гальдером. Поскольку «крупные наступления являются для русских нелепостью», начальник Генерального штаба не верил ни во все-таки возможное «превентивное наступление» Красной Армии, ни в «частичное наступление… в рамках оборонительного решения». Этой неверной оценкой, еще поддержанной командующими группами армий, начальник Генерального штаба проявил то же легкомыслие, как и после начала войны, когда он, как известно, предавался попросту гротескным представлениям о продолжительности «похода» против Советского Союза.
Напротив, Верховное главнокомандование Вермахта [ОКВ] — что было обусловлено, возможно, и его более широким кругозором — сделало из разведывательных данных весны 1941 года существенно более серьезные выводы, чем конкурировавшее с ним Главное командование сухопутных войск. Так, начальник штаба оперативного руководства ОКВ генерал артиллерии Йодль [73] и начальник штаба ОКВ генерал-фельдмаршал Кейтель с апреля по июнь 1941 г. направили несколько писем министерству иностранных дел и правительству Рейха, в которых они с растущей тревогой, а в конце почти умоляющим тоном и с «сильнейшей настойчивостью» обращали внимание на то, что Советская Россия осуществляет «против Германии самое мощное боевое развертывание в своей истории» и в любой момент может привести в движение на запад «гигантскую советскую вооруженную мощь».
73
66. Jodl an Ritter, 1.3., 23.4., 6.5., 8.6., 20.6.1941 (приложение: Zusammenstellung der Grenzverletzungen durch russische Flugzeuge und russische Soldaten. Grenzzwischenf"alle Winter 1939/40); Reports from OKW to Reich Government, National Archives Washington.
Являлись ли такие предупреждения лишь частью мер по пропагандистскому обеспечению уже принятого и начавшего осуществляться наступательного Плана Барбаросса, выдававших его за ответ на угрозу со стороны Советского Союза, или за этим скрывалась подлинная тревога? Согласно ходячей интерпретации «антифашизма» сталинистской чеканки, особенно в Германии, речь здесь, разумеется, может идти только о предупредительном пропагандистском маневре для оправдания наступления, которое эти круги стереотипно выдают «за вероломное фашистское нападение на ни о чем не подозревавший, миролюбивый Советский Союз». Если, однако, напротив, принять во внимание очевидные сегодня факты подготовки советской захватнической войны, то предупреждения предстают в ином свете, тем более с учетом еще неполной информации, имевшейся у ОКВ. Так, например, начальник штаба оперативного руководства Вермахта в своем письме послу Риттеру 20 июня 1941 г. смог указать на наличие из танковых сил во фронтальном выступе у Белостока, выдававшемся далеко на запад, лишь одной танковой дивизии и пяти танковых бригад, и уже это послужило основанием для тревоги, тогда как в действительности в полукруге вокруг Белостока было ведь сосредоточено не менее трех механизированных корпусов, имевших, как минимум, по 1030 танков каждый, а еще один механизированный корпус располагался у основания выступа, между Брестом и Кобрином. Хотя разведданные немецкой стороны и были еще неполными, в сводках ОКВ они, тем не менее, складывались в целостную картину, носившую уже угрожающий характер.
Согласно данным ОКВ, советское военное командование систематично поставило на службу наступательному планированию «все имеющиеся в его распоряжении разведывательные средства». К ним принадлежали и «планомерные операции
Все более близкое подтягивание советских соединений, причем по всей линии фронта от Прибалтики до Южной Бессарабии, воспринималось в ОКВ как «серьезная угроза», и, тем не менее, его подлинные масштабы еще сильно недооценивались. Одновременно вызывало тревогу — причем, как мы сегодня знаем, с полным основанием — отмеченное ОКВ быстрое развертывание авиационного тыла и занятие «близких к границе аэродромов сильными соединениями авиации», ведь эти меры были верно расценены как «подготовка дальних налетов сильных бомбардировочных соединений на Германский рейх», тем более, что стали известны многочисленные высказывания ведущих советских офицеров, которые «открыто говорили о скором русском наступлении».
11 мая 1941 г. генерал-фельдмаршал Кейтель в письме рейхсминистру иностранных дел впервые высказался о «постоянно растущей тревоге» ОКВ по поводу развития, которое приобрело «развертывание русских вооруженных сил вдоль германской восточной границы». Это письмо шефа ОКВ, имевшего ранг члена кабинета, своему коллеге-министру могло бы, конечно, трактоваться как простое обеспечение алиби в отношении предстоящей реализации Плана Барбаросса, если бы его содержание не было полностью подтверждено нашими сегодняшними познаниями. И если Кейтель тогда выражал убежденность ОКВ, «что эти масштабы русского развертывания на германской восточной границе, практически равносильные мобилизации», могут расцениваться «только как подготовка русских наступательных мероприятий величайших масштабов», то эта информация соответствовала основному принципу, выдвинутому Генеральным штабом Красной Армии 15 мая 1941 г. Столь же верным, как и тревожным, был и вывод о том, что «практически завершенное развертывание», как действительно планировалось, позволит «советскому государственному руководству свободно выбрать момент нападения».
Принципиальное подтверждение находит и содержание меморандума, который шеф ОКВ 11 июня 1941 г. направил через рейхсминистра иностранных дел непосредственно по адресу правительству Рейха. Так, когда Кейтель вновь предостерегающе указывал на то, что «военные меры» Советского Союза привели «к крупному развертыванию Красной Армии от Черного до Балтийского морей» и «однозначно нацелены на подготовку нападения на Германский рейх», то это соответствовало реальной ситуации. Основываясь на сегодняшних познаниях, нельзя найти контраргумента, когда Кейтель отмечает, что «русское развертывание» все более перемещалось к границе и «отдельные соединения сухопутных войск и авиации» были подтянуты вперед: «Приграничные аэродромы заняты сильными соединениями авиации… Все эти факты, в сочетании с культивируемой в русских вооруженных силах волей к уничтожению, направленной против Германии», согласно Кейтелю, приводили к выводу, «что Советский Союз готовится в любой момент, представляющийся подходящим, перейти к наступлению на Великогерманский рейх».
Итак, ОКВ, в отличие от ОКХ, сделало в рамках своих ограниченных возможностей вполне правильные выводы. Едва ли в каком-то месте писем Кейтеля и Йодля можно найти фактическое преувеличение, угроза по незнанию скорее еще преуменьшается. Ведь в действительности подготовка наступления Генеральным штабом Красной Армии, как мы сегодня знаем, была уже не слишком далека от своего завершения. С той же определенностью, как в отношении оперативной части, об этом можно сказать и по поводу идеологической части подготовки к нападению, которая осуществлялась Главным управлением политической пропаганды Красной Армии (ГУППКА) во главе с армейским комиссаром 1-го ранга Запорожцем. Ведь Сталин дал не только Генеральному штабу, но и «политическому» Главному управлению вполне определенные директивы в духе своего выступления от 5 мая 1941 г. Генерал-полковник Волкогонов свел их к следующей четкой формуле: «“Вождь” дал ясно понять: война в будущем неизбежна. Нужно быть готовыми к “безусловному разгрому германского фашизма”». Сталин потребовал разработать директиву «О задачах политической пропаганды в Красной Армии на ближайшее время», [74] где, согласно его распоряжению, должны были содержаться те требования, которые он выдвинул уже 5 мая 1941 г.: «Новые условия, в которых живет наша страна, современная международная обстановка, чреватая неожиданностями, требуют революционной решимости и постоянной готовности перейти в сокрушительное наступление на врага… Все формы пропаганды, агитации и воспитания направить к единой цели — политической, моральной и боевой подготовке личного состава к ведению справедливой, наступательной и всесокрушающей войны… воспитывать личный состав в духе активной ненависти к врагу и стремления схватиться с ним, готовности защищать нашу Родину на территории врага, нанести ему смертельный удар…»
74
Волкогонов, Триумф и трагедия, с. 154–155.
Значение, которое Сталин придавал ориентации вооруженных сил Советского Союза на новую «военную политику наступательных действий», проявлялось в то же время в том, что ведающее данными проблемами Главное управление политической пропаганды было подчинено в этом решающем вопросе непосредственному контролю могущественного большевистского пропагандистского аппарата. В этих целях были привлечены ведущие функционеры ЦК ВКП(б): в первую очередь опять же член Политбюро, Оргбюро и Главного военного совета Жданов, далее кандидат в члены Политбюро и секретарь ЦК Щербаков, а также начальник Управления агитации и пропаганды ЦК Александров — все они принадлежали к ближайшему окружению Сталина.