Сталинская истребительная война (1941-1945 годы)
Шрифт:
Приходится ли удивляться при таких господствующих настроениях, что генерал-майор Кирпичников (43-я стрелковая дивизия) говорил о «недооценке, даже полном игнорировании вражеских сил и возможностей»? «Настроение в войсках в начале войны было очень хорошее», — говорил и посланный из Москвы инспектор 96-й стрелковой дивизии генерал-майор Гольцев 17 августа 1941 г. Командующий 32-й армией, высокопоставленный партийный функционер, задним числом сообщал как свидетель в октябре 1941 г. об иллюзии, распространенной еще в первый день войны в Кремле и вообще в Москве, что Красная Армия будет «сражаться только на земле противника», что «война будет вестись на чужой территории». [38] Уже 22 июня 1941 г. в Москве курсировали слухи о взятии войсками Красной Армии Варшавы, Кёнигсберга и Бухареста. Ожидалось, что сообщения, поступающие с фронта, могут быть только позитивными.
38
Имелся в виду С.Н. Жиленков, высокопоставленный функционер в московском партийном аппарате, в Красной Армии — сначала армейский комиссар, затем командующий 32-й армией, который под Вязьмой в октябре 1941 г. попал в немецкий плен, там, не будучи опознанным, являлся шофером в 252-й пехотной дивизии, пока не был разоблачен в мае 1942 г. Жиленков был в звании генерал-лейтенанта Власовской армии начальником Главного управления пропаганды КОНР, см.: BA-MA, RH 21-3/782; Hoffmann, Die Geschichte der Wlassow-Armee, S. 360.
Сталин считал неизбежной схватку с Германией с весны 1940 г., и, сознавая растущую силу Красной Армии и ухудшение положения Рейха, он 5 мая 1941 г. использовал в качестве повода выпуск
Наши прежние познания об агрессивных намерениях Сталина находят полное подтверждение уже и в этой краткой записи, что теперь побудило Безыменского представить свои старые версии вновь, в известной мере в обновленном облике. Нельзя понять иначе обстоятельную статью под названием «Что же сказал Сталин 5 мая 1941 года?», [39] появившуюся в журнале «Новое время», ведь здесь в пространных комментариях, обходя решающие пассажи высказываний Сталина, вновь утверждается, что тот заботился исключительно об обороне, а не о нападении и что противоположные интерпретации лишены всяких оснований. В Германии такие словоизлияния тотчас упали на благодатную почву. И за боннским историком Александром Фишером было оставлено право представить в юбилейной статье респектабельной «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг» по случаю 50-й годовщины со дня нападения на Советский Союз версию Безыменского, вводящую в заблуждение, как последнее слово пришедшей в движение российской историографии. При этом, ввиду многочисленных доказательств, к данному моменту уже не могло быть сомнений относительно подлинного основного пункта сталинской речи. Военнопленные советские офицеры уже вскоре после начала войны достаточно единодушно проинформировали об этом немцев.
39
Безыменский, Что же сказал Сталин 5 мая 1941 года?
Теперь была предпринята попытка поставить под сомнение значимость и таких свидетельств при помощи взятого с потолка утверждения, что военнопленные не будут говорить правду на допросах. Но верно именно противоположное, и даже в советской военной историографии «показаниям военнопленных солдат, офицеров и генералов, а также перебежчиков» придавалось «существенное значение в качестве первичного источника». [40] Как советское, так и немецкое командование подтверждало правильность этого вывода. «Военнопленные являются важным источником для получения важных данных о враге», — говорится, например, в приказе командира советского 6-го стрелкового корпуса генерал-майора Алексеева и бригадного комиссара Шуликова от 22 июля 1941 г. И совершенно аналогично — в приказе начальника штаба 21-й армии генерал-майора Гордова от 8 августа 1941 г.: «Пленных нужно рассматривать как основной источник сведений о враге». Как показал командир 27-го стрелкового корпуса генерал-майор Артеменко в сентябре 1941 г., «эти показания были самым главным материалом, который имелся о враге… Итак, немецкий военнопленный оставался единственным надежным информационным и разведывательным материалом. Многие операции начинались лишь затем, чтобы добыть пленных». Немецкий опыт был аналогичен. И в докладе отдела иностранных армий Востока Генерального штаба сухопутных войск о разведслужбе от 6 мая 1943 г. в Позене [ныне Познань, Польша] подчеркивалось, что «допросы пленных часто являются единственным и самым надежным средством, чтобы действительно выяснить суть дела». Поэтому тот, кто когда-либо производил сравнительное исследование протоколов допросов военнопленных, вновь и вновь поражается чрезвычайной содержательности этих документов.
40
40. Kusnezowa, Selesnjow, Der politisch-moralische Zustand, S. 600.
Первое известное указание на содержание сталинского выступления находится в архивных документах от 17 июля 1941 г., когда командир 53-й стрелковой дивизии полковник Бартенев сообщил, что Сталин на банкете по случаю выпуска воспитанников военных академий в Кремле с ходу отверг тост одного генерал-майора за мирную политику и возразил: «Нет, военная политика!» Шесть молодых офицеров из различных дивизий (8-я и 49-я танковые дивизии, 11-я, 32-я, 240-я мотострелковые дивизии, 290-я стрелковая дивизия) единодушно показали 20 июля 1941 г.: «На выпуске штабных офицеров из военного училища в мае сего года Сталин, в частности, сказал: “Хочет того Германия или нет, но война с Германией будет”.» [41] О начальнике артиллерии 49-й танковой дивизии полковнике Любимове 6 августа 1941 г. говорится: «Пленный подтверждает прежние показания, что Сталин в начале мая на выпуске офицеров из военной академии сказал: “Война с Германией будет безусловно”.» Начальник оперативного отделения штаба 1-й мотострелковой дивизии подполковник Ляпин говорил 15 сентября 1941 г., что в офицерском корпусе «все рассчитывали на начало войны с Германией после того, как Сталин на приеме офицеров 1.5.41 г. в Кремле сказал, что они должны теперь постоянно рассчитывать на войну и очень хорошо готовиться к ней». Хорошо информированный в целом командующий 32-й армией в октябре 1941 г. рассказывал о выступлении Сталина «незадолго до начала войны, по случаю приема выпускников военной академии», что тот подчеркнул большое техническое превосходство Красной Армии над «так называемым непобедимым германским Вермахтом» и заявил, что «неверно считать немецкую армию непобедимой. Из слов Сталина косвенно вытекало, что планировалось нападение на Германию». Кроме того, один из выпускников, старший лейтенант Курильский, 24 марта 1942 г. еще очень точно помнил речь Сталина, произнесенную 5 мая в 18:00 в зале заседаний Верховного Совета в Кремле, Москва, перед выпускниками военных академий. Согласно ему, Сталин сказал: «Германский Вермахт не является непобедимым. Советская Россия имеет лучшие танки, самолеты и артиллерию, чем Германия, и в большем количестве. Поэтому мы рано или поздно будет воевать с германским Вермахтом». В поздний час Сталин поднял тост и, в частности, сказал: «Я пью именно в такое время, когда мы ведем военную политику». Хотя показания отличаются друг от друга в деталях, общим для них является одно: они уже не оставляют сомнений в подлинном смысле высказываний Сталина.
41
46. BA-MA, RH 21-1/471, 20.7.1941.
Узловые пункты сталинского выступления 5 мая 1941 г. находят подтверждение и в беседах, которые советник посольства Густав Хильгер вел 18 января 1943 г. с командующим 3-й гвардейской армией генерал-майором Крупенниковым, а 22 июля 1943 г. — с начальником артиллерии 30-й армии генерал-лейтенантом Мазановым. Крупенников, [42] который, как и Мазанов, сам не участвовал в мероприятии в Кремле, правда, считал, «что Сталин слишком осторожен, чтобы так открыто выдавать свои планы», но определенно заявил, «что Сталин годами систематически готовился к войне с Германией и развязал бы ее под подходящим предлогом не позднее весны 1942 г… Конечной целью Сталина является достижение мирового господства с помощью старых большевистских лозунгов об освобождении трудящихся». Напротив, Мазанов, [43] как пишет Хильгер, проявил себя «в точности информированным о речи Сталина на банкете в Кремле 5.5.1941 г. Хотя сам он на мероприятии не присутствовал, он процитировал высказывание Сталина о необходимости подготовки
42
60. Советская Украина, 21.1.1941.
43
61. Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории, Москва, Краткая запись выступления тов. Сталина на выпуске слушателей академий Красной Армии в Кремле 5 мая 1941 г. (Семенов К.).
Итак, немцы были проинформированы довольно быстро. И уже 18 октября 1942 г. начальник отдела иностранных армий Востока в Генеральном штабе сухопутных войск, полковник Генерального штаба Гелен направил представителю министерства иностранных дел при Главном командовании сухопутных войск, ротмистру запаса фон Этцдорфу письмо, к которому приложил написанные независимо друг от друга сообщения трех военнопленных советских офицеров, которые «единодушно» утверждали, что Сталин 5 мая 1941 г. на банкете в Кремле «угрожал Германии войной». Гелен подытожил содержание этих сообщений следующим образом: «1). Призыв быть готовыми к войне с Германией. 2). Высказывания о подготовке Красной Армии к войне. 3). Эпоха мирной политики Советского Союза позади. Теперь необходимо расширение Советского Союза на запад силой оружия. Да здравствует активная наступательная политика Советского государства! 4). Начало войны предстоит в не столь отдаленном времени. 5). Высказывания о больших перспективах на победу Советского Союза в войне против Германии». Гелен добавил: «Одно из трех сообщений содержит примечательное высказывание, что существующий мирный договор с Германией “является лишь маскировкой и завесой, за которой можно работать открыто”». В другом источнике полковник Генерального штаба Гелен сослался на высказывания плененных советских офицеров, согласно которым Сталин в мае 1941 г. ковал планы против Германии и говорил перед кругом офицеров, что теперь или никогда есть возможность ликвидировать капитализм, а главным противником в этой борьбе будет Германия.
Однако тревожное содержание сталинского выступления давно стало известно и широкой публике — за счет публикаций советника посольства Хильгера [44] и британского корреспондента в Москве Александра Верта в послевоенные годы. И нет никакого повода сомневаться в сообщениях этих авторов, поскольку речь идет о двух совершенно разных, не связанных друг с другом личностях, которые, исходя из различных соображений, все же в существенной мере пришли к согласию. Хильгер, как он писал, опросил трех попавших в плен высокопоставленных советских офицеров, участников мероприятия в Кремле, сообщения которых совпали почти дословно, хотя они не имели возможности договориться друг с другом. Согласно им, Сталин резко отрицательно отреагировал на тост начальника военной академии имени Фрунзе, генерал-лейтенанта Хозина за мирную политику и заявил, что теперь пора кончать с этим оборонительным лозунгом, поскольку он устарел и с ним нельзя больше добыть ни пяди земли. Мол, Красная Армия должна привыкнуть к мысли, что эпоха мирной политики завершилась и настала эпоха насильственного расширения социалистического фронта. Кто не признаёт необходимости наступательных действий, тот обыватель или дурак. Согласно информации, поступившей к Верту после начала войны, Сталин заявил, что необходимо оттянуть войну с Германией до осени, поскольку для немецкого нападения тогда будет слишком поздно. Но, дескать, война с Германией «почти неизбежно» произойдет в 1942 г., причем в гораздо более благоприятных условиях. В зависимости от международной обстановки Красная Армия будет «либо ожидать немецкого нападения, либо должна захватить инициативу». Верт недвусмысленно подчеркивал, что вся его информация совпадала «в основных чертах, прежде всего в одном из важнейших пунктов» — в «убежденности Сталина, что война почти неизбежно разразится в 1942 г., причем русские должны по возможности захватить инициативу». Как будет показано, Сталин, очевидно, перенес сроки начала войны с 1942 г. на 1941 г.
44
53. Hilger, Wir und der Kreml, S. 307 f
Наконец, и биограф Сталина, генерал-полковник, профессор Волкогонов передал точными словами выступление Сталина, увенчавшееся «угрозами войны против Германии», тем самым уличив Безыменского во лжи и со своей стороны. [45] Согласно Волкогонову, Сталин был «на редкость откровенен и говорил многое из того, что составляло государственную тайну». Однако его язык развязала не столько искренность, сколько спиртное, согласно русской пословице: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Ведь, как сообщают свидетели, «в поздний час» он уже был сильно выпивший. Волкогонов обобщил выступление 5 мая 1941 г. следующим образом: «“Вождь” дал ясно понять: война в будущем неизбежна. Нужно быть готовыми к “безусловному разгрому германского фашизма”». «Война будет вестись на территории противника, и победа должна быть достигнута малой кровью.» Однако выступление 5 мая 1941 г., в котором Сталин вскрыл свои агрессивные намерения, означало лишь продолжение речи «товарища Сталина» от 13 января 1941 г. перед высокими войсковыми командирами и еще одной речи от 8 января 1941 г. перед высокими офицерами ВВС; обе были произнесены в ЦК и уже выдавали совершенно аналогичные мысли. Из захваченного дневника погибшего под Лохвицей майора НКВД (соответствует званию генерал-майора) Мурата из штаба 21-й армии можно почерпнуть некоторые их узловые положения. Согласно записям, Сталин говорил о «культурном противнике» (то есть, в соответствии с тогдашней терминологией руководства Красной Армии, о Германии) и о «наступательных операциях», которые могут начаться, если иметь двукратное превосходство. «Двойное превосходство есть закон, более сильное еще лучше, — говорил Сталин 13 января 1941 г. — Игра приближается к военным действиям.» «Если 5000 самолетов всё разрушат, то можно попытаться пойти через Карпаты.» Весной 1941 г. в центре советских планов не раз оказывались Балканы. И то, как приблизительно задумывались эти действия, вскоре раскрыл советский полпред в Белграде. «СССР отреагирует лишь в подходящий момент, — говорилось в его докладе весной 1941 г. — Воюющие державы все больше распыляют свои силы. Поэтому СССР выступит против Германии неожиданно. При этом СССР пересечет Карпаты, что послужит сигналом к революции в Венгрии. Из Венгрии советские войска вторгнутся в Югославию, пробьются к Адриатическому морю и отрежут Балканы и Ближний Восток от Германии.»
45
55. Волкогонов, Триумф и трагедия, с. 55–57, 63–64, 117, 124–128, 136 и след., 154–155.
Сталин и советское руководство во все большей мере получали донесения о «нежелании немецкого народа вести войну», о «дезертирстве в немецкой армии», о «пораженческих настроениях в Вермахте». «Если Германия бросится в войну с СССР, — говорили, якобы, немецкие солдаты, — то она будет разбита.» И еще: «Мы не хотим воевать, мы хотим домой». С «нарастанием пролетарских течений в Германии», казалось, вызревает тот «революционный кризис», о котором, как передает атмосферу в Москве сталинский биограф Волкогонов, «писала печать, вещало радио, утверждали теоретики». Генерал-полковник Волкогонов ссылается на распространенную тогда в Москве книгу «Первый удар» Шпанова, [46] отражавшую царившее в целом в Советском Союзе мнение, что «после сокрушительного удара Красной Армии в фашистской Германии на второй день вспыхнет восстание против нацистского режима». Для советской теории показательно, что такой «сокрушительный удар» не предполагал, например, немецкого нападения, а мог быть нанесен в любое время по собственному усмотрению. Академик Варга, особый любимец Сталина, заявил в своем выступлении в Военно-политической академии имени В.И. Ленина 17 апреля 1941 г., что как только в результате войны возникнет «революционный кризис», а «буржуазная власть» будет ослаблена и «пролетариат захватит власть в свои руки», «то Советский Союз должен будет пойти и пойдет на помощь пролетарской революции в других странах». «Советский народ не забывает о своем интернациональном долге перед мировым пролетариатом и всеми трудящимися капиталистических стран», — провозгласила «Советская Украина» уже 21 января 1941 г. [47] Стремление раздуть «пожар мировой революции» сочеталось здесь, как мы еще убедимся в другом месте, с советской жаждой завоеваний, прикрытой пропагандистским одеянием революционно-освободительной войны.
46
59. Хоффман, Подготовка Советского Союза к наступательной войне, с. 22.
47
60. Советская Украина, 21.1.1941.