Сталинъюгенд
Шрифт:
Война застала многочисленное семейство Аллилуевых в Сочи. К началу учебного года Светлана уехала в Москву вместе с женой старшего сына Вождя от первого брака Якова Джугашвили, Юлией, и их дочкой Галей. Никто ещё не знал, что Юлия Исааковна направилась в Москву себе на беду.
* * *
С первых дней нападения на СССР Яков ушёл сражаться на фронт и вскоре попал в плен. По закону того времени, продиктованному Хозяином ещё в первые часы войны, сдача в плен независимо от обстоятельств считалась тягчайшим преступлением. Так Яков стал изменником Родины, которого, в случае возвращения домой, ожидало суровое наказание. А Юлию Джугашвили, сноху Вождя, никогда с ним не встречавшуюся, объявили «врагом народа» как члена семьи изменника Родины (ЧСИРа). Молодую женщину арестовали и на долгий срок сослали «за Можай». Внучку Сталина Гулю (Галину), по малолетству, в ссылку не отправили. Приставив няню-чекистку, Евдокию Ивановну, её определили жить к юной тётке – Светлане Сталиной. Квартиру четы Джугашвили в знаменитом
Остальные члены семьи Аллилуевых добрались через Грузию до Куйбышева, где уже жили в эвакуации родственники советского руководства. Позже Светлана и Василий Сталины тоже перебрались туда.
После победы под Москвой обстановка стала менее нервозной. Лёня дружил с братьями Микоянами, хорошо знакомыми по Зубалово. Жизнь у них бурлила. Рядом с домом многообещающий лётчик Василий Иосифович устроил штаб какой-то военно-воздушной инспекции. Чем занималась эта инспекция, ребята не знали, но в её помещение толпами наведывались генералы всех родов войск. Военачальники, оказавшиеся поблизости сына Вождя, стремились сразу же засвидетельствовать своё почтение. Капитан уехал в Москву легализовать инспекторскую контору. Поездка оказалась успешной – вскоре он вернулся майором.
Прибыл на побывку Степан Микоян, ровесник Василия Сталина. Незадолго до этого он едва избежал гибели. В одном из боёв самолёт Степана загорелся – его по ошибке подбил свой же лётчик. К счастью, Микоян сумел посадить боевую машину на колхозное поле с нашей стороны фронта, где местные жители вытащили его из дымящейся кабины. В Куйбышеве Степан потихоньку приходил в себя после госпиталя. Вид у него был неважный – на лице и руках остались следы сильных ожогов. Майор Сталин покровительственно поучал «горе-лётчика» более низкого звания, что к боевым вылетам надо относиться профессиональней и не попадать под прицел своих коллег. Сына Вождя не сильно смущало, что сам он пороха ещё не нюхал, а интеллигентный Степан, ценитель балета, оставался выше споров с грубоватым и безапелляционным Василием, привыкшим наставлять других по праву неприкасаемого. Да и спорить было опасно. Известно, что Василий Иосифович не брезговал сказать гадость или субъективно преподнести информацию о ком-нибудь в присутствии отца. Реакция Сталина на такие демарши, как правило, не сулила ничего хорошего объектам дружеской критики молодого лётчика.
* * *
Мальчишки играли в войну. Раненым считался Серёжа Хрущёв, после перелома ноги ходивший в гипсе. Долгое время их внимание занимало строительство колоссального подземного убежища для генштаба и руководителей государства, куда отрядили на работу многие тысячи заключённых. Поскольку стройку засекретили и обнесли многорядной колючей проволокой, детям было невдомёк, что рабочие остаются в неволе и по ночам.
Технарь Ваня Микоян сумел вскрыть куском проволоки древний «ролс-ройс» дедушки Ленина, поставленный на прикол в дальнем углу правительственного гаража. В нём ребята устроили штаб-квартиру и склад, хотя и негодного к употреблению, но настоящего оружия. Особую гордость вызывал пулемёт, который мальчишки ухитрились снять с упавшего невдалеке немецкого бомбардировщика. Друзья подолгу купались на специально отведённом для начальства волжском пляже. По случаю, катались со Степаном Микояном на его мотоцикле – ленд-лизовском «харлее». Лёня и Серго запоем читали по вечерам и делились прочитанным с друзьями. Любимыми героями Реденса стали Остап Бендер и Швейк – он охотно цитировал их в разговорах. Оставаясь по мировосприятию ещё детьми, мальчишки внешне очень многое копировали у взрослых. Реденс рос язвой и насмешником, что-то заимствуя от кузена Василия, что-то перенимая от Остапа и Гашека. Война почти не оставляла на нём своих суровых метин.
В конце 1942 года Реденсы вернулись в Москву. Энергичная Анна Сергеевна бросилась заседать в каких-то «комитетах защиты», как активная участница общества старых большевиков, а Лёню определили в седьмой класс 175-й школы. Там он снова встретился с братьями Микоянами, но появились и новые друзья. Особенно близко Лёня сошёлся с Володей Шахуриным.
Вскоре среди одноклассников сформировалась спаянная компания, где тон задавал Шах. В обществе детей избранных Шахурин стал больше ориентироваться на избранных из избранных – Микоянов и Реденса. Именно их признание он считал наиболее важным, сделав Лёню поверенным в своих делах. Весной товарищи всё чаще оставались наедине и подолгу беседовали, прогуливаясь по Москве. Мечты Шаха о достижении власти очень мало трогали Лёню – он не понимал, почему Володя так переживает пассивность членов организации и отчего его так волнуют успехи ребят в грядущей взрослой жизни. Для Реденса эти разговоры казались пустыми, поскольку конечный результат не просматривался, но он не вступал в полемику с мечтателем и не прерывал его грёз. Более активно Лёня реагировал на любовные переживания товарища, видя, как Шах мучался неразделённой страстью к Уманской. Потом, когда девушка ответила на его влюблённость, Володю обуздали другие чувства – он посвятил её в свои планы и хотел, чтобы Нина стала его беспрекословной спутницей на пути к славе. Неизбежный
С этого момента лидер «тайной организации» потерял контроль над собой. Несколько раз он обещал Лёне убить Уманскую. В душе Реденс недоверчиво ухмылялся, но внешне этого не показывал. Он жалел Шаха и далее на секунду не мог себе представить, до какой степени реальны угрозы, вызванные idea fix – не расставаться с Ниной никогда. Лёнька понимал, что с другом творится нечто необычное, но его знаний и опыта не хватало, чтобы определить, к какой трагической развязке необратимо двигался Володя.
Смерть одноклассников потрясла Реденса. Он постоянно задавался вопросом, как повернулись бы события, расскажи он взрослым о переживаниях товарища. В мыслях он даже перестал рассматривать такую ситуацию предательством, теперь уже возможным лишь в прошлом. Осознавая упущенный шанс остановить убийство, Лёня корил себя, не в силах с кем-нибудь поделиться. Такой груз давил, но шло время, и переживания мало-помалу уступали место беспечности пятнадцатилетнего возраста. Этому сильно поспобствовал Василий Сталин, снова обративший внимание на кузена.
* * *
Когда летом 1942 года широкие массы родных и близких руководителей советского государства вернулись из эвакуации, с ними возвратилась и семья Вождя. Штаб инспекции ВВС как-то сам собой прекратил активную деятельность, и Василия Иосифовича назначили на 32-й авиаполк. Возглавив часть, участвовавшую в боях, майор отбыл на фронт. Отдадим должное – несмотря на самодурный характер, Василий Сталин был прекрасным лётчиком. И окажись он обычным смертным, его жизнь, наверное, сложилась бы совсем по-иному, но Василий родился сыном великого человека, а после гибели матери воспитывался охранниками отца, и это окончательно сломало его судьбу. После исчезновения в немецком плену старшего сына Сталина, вышестоящие начальники Василия категорически запретили ему пересекать линию фронта, фактически отлучив от участия в боевых вылетах. Вынужденное безделье комполка скрашивал бесконечными загулами, тем более что в собутыльниках и боевых подругах у него недостатка не ощущалось. Вскоре всё «на фронте» ему обрыдло, и майор передислоцировался в расположение зубаловской госдачи.
На стол Берии стали поступать донесения, что Василий Иосифович активно проводит досуг в окружении богемы из мира кино. В гости к нему приезжали известные всей стране кинорежиссёры Кармен, Ромм, Каплер. Их сопровождали жёны и красивые актрисы. Наполненные заграничной музыкой и фильмами, шампанским и крепкими напитками проходили шумные вечера. Госбезопасность собирала материал, но доложить Вождю не решалась. Разрядил обстановку дед, Сергей Яковлевич – единственный непричастный к ночным забавам житель дачи. Поскольку внук не обращал внимания на увещевания прекратить загулы, старый большевик пошёл к Иосифу Виссарионовичу. Узнав о поведении сына, Сталин задохнулся от гнева и, не пожелав встретиться с опозорившим его отроком, отправил того на гауптвахту, откуда через 15 суток Василия снова отправили на фронт в полк приписки. Опала длилась долго – отец допустил Василия на очную встречу лишь через несколько лет, во время подписания Потсдамского соглашения. Нечего и говорить, что, прогнав сына с дачи, Иосиф Виссарионович запретил появляться там и юной Светлане, почти не имевшей отношения к шумным вечеринкам брата. Произошло это в январе сорок третьего.
Снова попав в действующую армию, Василий обнаружил сохранившийся статус-кво: летать не пускали, а в загулах не ограничивали. Его отсутствие в Москве продолжалось почти полгода, а возвращение красноречиво говорило – насмешки в Куйбышеве над Степаном Микояном были преждевременными. На фронте Василию самому довелось почувствовать, что такое «быть подбитым своими». Погнавшись за большим уловом, зампотех полка подорвал в воде реактивный снаряд, но сделал это крайне неловко. В итоге офицер погиб, а его командира, Василия Сталина, задело осколком – он получил ранение в пятку.
* * *
После госпиталя лётчик Сталин, дослужившийся до подполковника, приехал поправить здоровье в Москву. В двухкомнатной квартире «дома на Набережной» его ждали жена – Галина Бурдонская, и маленькие дети – Надя и Саша. Там же с радостью крутился и Лёнька Реденс, живший в соседнем подъезде и по-мальчишески опекавший семью старшего кузена. Василий с трудом ходил после ранения, и Лёня то и дело гонял за папиросами и напитками для двоюродного брата, мыл и готовил к поездкам его мотоцикл… и готов был делать ещё многое, но сыну Вождя ничего особого не требовалось. Эти заботы заполняли большую часть свободного времени, которого у Лёни и так не хватало, поскольку сразу же после экзаменов Рафаил Павлович Хмельницкий устроил его с Тёмкой работать на выставку – за труд чернорабочих они даже получили первые зарплаты. Такая насыщенная жизнь всё больше отдаляла страшные воспоминания о трагедии, да и завтрашний день не сулил Реденсу каких-либо проблем.