Сталки и компания
Шрифт:
– Да.
– Светло-карие, да?
– Да... а... а... да!
– Ты обманщик! Они небесно-голубые. Разве они не небесно-голубые?
– Да... а... а... да!
– Сначала говоришь одно, потом другое. Ты должен учиться... учиться.
– Чего ты разошелся! – сказал Сталки. – Остынь немного, Жук.
– Со мной тоже все это было, – сказал Жук. – Теперь... насчет того, что я мерзавец.
– Pax... а-а-а, pax! – закричал Сефтон. – Пожалуйста, pax. Я сдаюсь! Отпустите меня! Не могу! Я не вынесу этого!
– Ну
– Могу поклясться, что они не отпускали Клуера.
– Признавайтесь... Извиняйтесь... Быстро! – приказал Сталки.
Сефтон с пола объявил безоговорочную капитуляцию, он вел себя более смиренно, чем Кэмпбелл. Он никогда больше никого не тронет. Он будет тихо себя вести до конца своих дней.
– Наверное, мы должны поверить? – сказал Сталки. – Хорошо, Сефтон. Ты побежден? Очень хорошо. Помолчи, Жук! Но прежде чем мы вас отпустим, вы с Кэмпбеллом весьма обяжете нас, если споете «Китти из Коулрэна» а ля Клуер.
– Это нечестно, – сказал Кэмпбелл, – мы сдались.
– Конечно сдались. А теперь будете делать то, что мы вам скажем... Так же, как это делал Клуер. Если бы вы не сдались, то тогда вы бы узнали, что значит издеваться по-настоящему. А сдавшись – ты следишь за мной, Сеффи? – вы должны петь оды в честь победителей. Быстрее!
Они удобно расселись по креслам. Кэмпбелл и Сефтон посмотрели друг на друга и, не испытав при этом большого удовольствия, затянули «Китти из Коулрэна».
– Отвратительно, – сказал Сталки, когда жалобный вой закончился. – Если бы вы не сдались, то нашей мучительной обязанностью было бы швырять в вас книги за фальшивое пение. Ну, ладно.
Он освободил их от веревок, но они еще несколько минут не могли встать. Кэмпбелл поднялся первым, тревожно улыбаясь. Сефтон, пошатываясь, дошел до стола, обхватил голову руками и затрясся от рыданий. Но никто их них и не думал о драке: в них осталось только удивление, страдание и стыд.
– Может... может, он побреется перед чаем, пожалуйста? – спросил Кэмпбелл. – Осталось десять минут до звонка.
Сталки покачал головой. Он намеревался сопровождать полупобритого Сефтона в столовую.
Мактурк зевнул, сидя в кресле, а Жук обтер лицо. Их переполняло возбуждение и напряжение.
– Я бы прочитал вам лекцию о нравственности, если бы что-нибудь об этом знал, – жестко сказал Сталки.
– Не занудствуй, они уже сдались, – сказал Мактурк. – Последнее назидание выбило его из колеи. – Неужели ты не видишь, как мы нежно с ними обошлись? Мы могли бы позвать Клуера, чтобы он посмотрел на них, – сказал Сталки. – «Блеяние козленка привлекает тигра». Но мы не стали этого делать. Нам достаточно рассказать об этом паре ребят в колледже, и вы станете посмешищем. Ваша жизнь станет жалкой. Но мы и этого не будем делать. Мы придерживаемся строгих моральных принципов, Кэмпбелл, поэтому, если ты и Сеффи не расколетесь, никто не узнает.
– Клянусь, ты хороший парень, – сказал Кэмпбелл. – Признаюсь, я был довольно жесток с Клуером.
– Да, похоже, – сказал Сталки. – Но я думаю, Сеффи не нужно идти в столовую с перекошенными баками. На малышню это произведет тяжелое впечатление. Он может побриться. Ты благодарен мне, Сефтон?
Голова не поднялась: Сефтон спал глубоким сном.
– Вот странно, – сказал Мактурк,
– Нет, не притворяется, – сказал Жук. – Когда Неженка Фэрберн измывался надо мной больше часа, то я иногда отключался на уроках. Бедняжка! Хотя он назвал меня виршеплетом.
– Так, хорошо, – Сталки понизил голос. – Пока, Кэмпбелл. Запомни, если ты не будешь болтать, никто ничего не узнает.
Потом должен был бы исполняться военный танец, но вся троица так устала, что они заснули над чашками чая у себя в комнате и спали до начала продленки.
– Удивительнейшее письмо. Что, все родители с ума посходили? Вы что-нибудь понимаете? – спросил ректор, передавая преподобному Джону восемь листов, исписанных мелким подчерком.
– «Единственный сын у матери, а она была вдова». [96] В этом, по крайней мере, есть логика. – Капеллан продолжал читать письмо, поджав губы. – Если половина из этих обвинений справедливы, то он должен быть в больнице, а он даже чересчур здоров. Да, он побрился, это я заметил. Его принудили, как указывает его мамаша. Это восхитительно! Это превосходно!
96
Лука, 7; 12.
– Необязательно высказывать свое отношение. Не часто случается, что я не знаю, что происходит в школе, но в данном случае мне ничего неизвестно.
– Если вы спросите меня, то я скажу, что не надо ее умасливать. Если школа вынуждена брать учеников у репетиторов...
– Он был в отличной форме на дополнительных занятиях... у меня... сегодня утром, – рассеянно продолжал ректор. – И к тому же необычно хорошо себя вел.
– ...то обычно либо они влияют на школу, либо школа, как в данном случае, влияет на них. Я предпочитаю наши собственные методы, – заключил капеллан.
– Думаете, это тот самый случай? – бровь ректора чуть приподнялась.
– Уверен! И нет никакого оправдания ученику, который пытается создать колледжу дурную репутацию.
– Наверное, такой линии и следует придерживаться с таким учеником, – ответил ректор.
И авгуры подмигнули друг другу.
Через несколько дней преподобный Джон появился в Пятой комнате.
– Почему вы раньше не появлялись, падре? – спросили они.
– Я наблюдал течение времени, сезоны, события, людей... и учеников, – ответил он. – Я доволен своим Десятым легионом. Приношу вам свою благодарность. Клуер сегодня утром вместо занятий бросался в классе чернильными шариками. Теперь пишет пятьдесят строк за... неслыханную наглость.
– Не вините нас, сэр, – ответил Жук. – Вы просили нас избавить его... от насилия. Это для малышни самое ужасное.
– Я знаю мальчиков старше его на пять лет, которые бросались чернильными шариками, Жук. Одного из них я не так давно в качестве наказания заставил писать двести строк. И кстати, мне сейчас пришло в голову: я до сих пор их так и не увидел.
– Да, где они, Турок? – спросил Жук, не моргнув глазом.
– А вам не кажется, падре, что Клуер стал аккуратнее? – перебил Сталки.