Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945
Шрифт:
На следующий день Тиммлер зашел в центральный пост и ударил помощника механика по лицу. Когда на шум пришел Винклер, Тиммлер ударил в ухо и его. Тиммлер явно сбрендил. Инженер-механик, старший квартирмейстер и Тайхман отнесли его в кубрик и привязали к койке.
По пути философ так пинался и брыкался, что разорвал ремешок часов Тайхмана. Он теперь носил их в свободное от вахты время и даже на мостике в сухую погоду. Командир о них больше не вспоминал. Когда Тайхман получил эти часы, сзади к их крышке был приклеен кусочек кожи. В жаре последних дней клей размяк, и кусочек кожи отлетел. Но надпись и дата, выложенная
Он получил их в подарок. Фрау Вегенер написала ему во Фленсбург и попросила заехать к ним в Берлин перед отправкой на фронт — ее муж был бы очень рад его приезду. Тайхман заехал в Берлин, а потом отправился к месту службы на специальном поезде командования подводным флотом, который шел в Кёльн. Его остановка в Берлине была недолгой. Он прибыл туда в полдень и сразу же отправился в Далем. В саду молодой человек ровнял лопатой гравий садовой дорожки. На нем был зеленый фартук садовника. Симпатичный парень, подумал Тайхман и удивился, как это ему удалось отвертеться от армии. Молодой человек оказался очень приветливым и открыл ему ворота. Горничная проводила Тайхмана на второй этаж, где ему пришлось подождать несколько минут в маленькой розовой гостиной.
Вошла фрау Вегенер. На ней было простое платье, и она принесла с собой одеяло, которое, садясь, положила поверх колен. Она протянула ему руку и пригласила присесть, сказав, что рада его приходу, потом она объяснила, что муж прилег отдохнуть и появится минут через пятнадцать. Тайхман спросил, как у него дела, и она ответила:
— Хорошо. — Не успел он осознать, как долго могут тянуться пятнадцать минут, если их необходимо заполнить светской беседой, как фрау Вегенер сказала: — Оставим эти игры. Я знаю, что тревожу старые раны, которые нанесла когда-то и которые уже, наверное, затянулись. Или, может… в общем, забудем. Ты — ты ведь любишь меня, правда?
Тайхман услышал, как в соседней комнате начали бить часы. Они пробили трижды звонким серебряным звуком, какой бывает в музыкальных шкатулках. Он взглянул на стену за спиной фрау Вегенер. Она была оклеена розовыми обоями с линейным рисунком. На стене висела написанная маслом картина с изображением девочки лет четырнадцати, фрау Вегенер в детстве. Он заглянул в глаза девочки и ответил:
— Да.
— И ты знаешь, что тебе нельзя меня любить?
— Да.
— Я не могу запретить тебе. Но тебе не следовало влюбляться.
— Да.
— Я знаю, как ужасно для тебя сидеть здесь и отвечать «да», но это скоро закончится. Обещай же не делать ничего, что мне пришлось бы запрещать.
Тайхман промолчал в ответ.
— Как женщине мне льстит, что ты не торопишься с ответом. Но молчание затянулось. Скажи «да» еще раз, пожалуйста.
— Да.
Хотя он был совершенно серьезен, все это напомнило ему дешевую пьесу, в которой ему навязали роль, которую он не желал играть. Он вновь почувствовал, что она взяла верх.
— Спасибо. А я обещаю никогда больше не причинять тебе зла и не мучить тебя. Я знаю, я причиняла тебе боль, но не скажу, зачем это делала, — не могу этого сказать. Ты просто поверь, что я не хотела этого. Это было совсем не то, что ты мог подумать, что ты мог…
Он опрокинул
— Иначе я не смогла бы рассказать все это. А ты спас моего мужа и…
— Я спас твоего…
— Я знаю, ты просто спасал одного из своих товарищей, но случилось так, что им оказался мой муж. Я знаю, ты сделал бы то же самое для любого другого — не будем об этом спорить. Но я знаю также, что ты осознавал все время — на плоту и в лодке, — что это был мой муж. — Когда она произносила эти слова, в ее голосе слышалась едва уловимая нотка триумфа. Тайхман покраснел от досады. Она снова посмотрела на свои руки и сказала очень спокойно, словно бы вскользь: — Я никогда этого не забуду. Мой муж собирается отдать тебе свои часы, которые ты прислал нам из госпиталя. Пожалуйста, прими их. А сейчас расскажи мне немного о своих друзьях…
В 200 морских милях от Тринидада они обнаружили сухогруз. Он шел быстрее субмарины, и преследовать его не имело никакого смысла, если, конечно, по какой-нибудь причине он не изменит курса на 70 градусов. Тогда у субмарины появится шанс.
Подлодка ушла на глубину. Командир приказал всем занять боевые посты и подготовить торпедные аппараты к подводной стрельбе.
— Подготовить аппараты 1, 3 и 4-й к стрельбе веером.
Затем он сообщил данные цели: скорость один шесть, пеленг восемь-ноль, удаление одна тысяча. Энгель ввел их в приборы управления огнем. Шум винтов корабля теперь был слышен всем.
— Аппараты к бою готовы, — доложил старпом.
Передние крышки аппаратов были открыты, и командир в последний раз уточнил положение цели.
— Аппараты к бою, товсь! — И через секунду: — Огонь! Подготовить аппарат два.
Из носового торпедного отсека торпедист доложил:
— Залп произведен электрическим пуском; аппарат 2-й к бою готов.
Секундомеры были пущены: один — командиром в рубке, другой — старшим квартирмейстером в центральном посту. Полная тишина. Матросы застыли без движения и слушали. Это выглядело так, как будто остановили демонстрацию фильма.
Когда прошло две минуты, моряки, словно загипнотизированные, уставились на стрелку секундомера. Она дергалась, словно ножка паука, и равномерно перемещалась по черным рискам циферблата. Подводникам же казалось, что она движется с огромной скоростью. Расчет торпедного аппарата вытирал пот со своих лиц, торпедист хмурился и бросал взгляд на торпедные аппараты, как будто хотел убедиться, что торпеды вышли.
— Мы обязательно попадем, — прошептал один из моряков. — Старик никогда не мажет. Особенно при стрельбе веером. — Хронометр в его руке задрожал. — Все равно, ошибка в определении скорости цели хотя бы на один узел…