Стальная эскадрилья
Шрифт:
Я стоял словно вкопанный и почти физически ощущал, как что-то меняется вокруг и во мне самом, как вся жизнь перестраивается на какую-то другую, неведомую еще основу. Случилось нечто такое, чего ждали и все же не верили, что оно произойдет, а значит, внутренне оказались не совсем подготовленными. Во всяком случае, не были готовы оценить сразу объем и возможные последствия начавшейся войны.
Сейчас, спустя многие годы, трудно восстановить в памяти всю гамму чувств и мыслей, поднятых известием о вероломном нападении гитлеровской Германии на нашу Родину. Наряду с естественной для каждого советского воина и патриота уверенностью в быстрой и решительной победе над врагом, не скрою, было и состояние некоторой растерянности. Нет, не испуга, а именно растерянности. Так внезапный раскат грома заставляет одинаково содрогнуться и убеленного сединой старика, и юношу, и несмышленого ребенка.
Впрочем,
Из раздумья меня вывел Сергей Щербаков, дружбе с которым я многому обязан. Выше среднего роста, подтянутый, энергичный, он покорял всех какой-то особенной простотой. Светлые волосы и слегка заостренный чуть вздернутый нос придавали лицу летчика особую теплоту и человечность. Служил Сергей в четвертой эскадрилье, отправляющейся после нас, но сейчас он разыскал меня, чтобы попрощаться и пожелать удачи. Мы молча шли к эшелону, думая каждый по-своему об одном и том же - о войне. Еще издали увидели, как наши умельцы-механики продолжали выводить на фанерных ящиках крупные подписи: "Сельскохозяйственные машины". Сразу вспомнился недавний аврал и стало обидно за его никчемность - ведь перелет к фронту можно было осуществить во много раз быстрее и проще, чем разбирать самолеты, перевозить их на громадное расстояние по железной дороге и затем вновь собирать боевую технику на новом, необжитом месте. Однако дело сделано, и эшелон под парами! По команде быстро занимаем места в "пульманах", и поезд уносит нас в сгущающиеся сумерки.
На первой же остановке командир предложил мне, как секретарю партбюро эскадрильи, собрать партийный актив. На совещании решили наладить разъяснительную работу с личным составом по вагонам, организовать коллективное слушание радио и читку газет. С тем и разошлись.
Утомительно тянулось время в этом казавшемся бесконечным пути. Перегруженный эшелон вяло продвигался вперед. Перед каждым из великого множества тоннелей нас останавливала железнодорожная администрация, и специалисты всякий раз тщательно обмеривали наш негабаритный груз, заставили разобрать часть фанерных сооружений и наполовину оголить "сверхсекретный" груз. Только через десять дней миновали Урал. На одной из маленьких станций 3 июля слушали выступление по радио И. В. Сталина и впервые полно узнали о тяжелых территориальных утратах, понесенных за короткий срок нашей Родиной.
Несмотря на то что в докладе главы партии и государства содержался известный анализ причин сложившегося положения, разъяснять все это личному составу было далеко по просто, когда сами агитаторы не во всем еще полностью разобрались. Слишком долго воспитывали нас в духе победоносных наступательных операций.
После надоедливых маневрировании на разъездах и станциях наша эскадрилья прибыла в приволжский городок и получила команду на выгрузку и сборку самолетов. Работа эта была такой же утомительной и сложной, как и проведенная перед отъездом из Забайкалья. Но к 7 июля на стоянках эскадрилий выстроились ровными рядами все исправные самолеты полка. Авиационная часть, "проколесив" чуть ли не через всю пашу необъятную страну, вновь обрела крылья, способность к бою.
Не помню от кого, по стало известно, что наш 150-й полк должен быть переформирован в две самостоятельные части, но 32 экипажа в каждой. Номер полка останется за той его половиной, которую из числа наиболее подготовленных экипажей формирует Полбин для ночных действий. Оставшиеся экипажи образуют част г,, возглавляемую нынешним заместителем командира полка майором Клобуковым.
В каждом летчике живет известное профессиональное честолюбие. Ему хочется верить, что командиры замечают его успехи, надеются, что он способен лучше других выполнить любое задание. Не вижу в этом ничего дурного, если летчик действительно умеет хорошо делать то, что ему положено, если стремится быть впереди, то есть как можно лучше выполнять свой долг. Вот почему я уверен, что очень многие рассчитывали попасть в группу И. С. Полбина, которой наверняка предстояло выполнять наиболее ответственные задания. Мечтал об этом и я.
8 июля я готовился к облету своей машины после сборки: "прогонял" двигатели. К стоянке подъехал майор Полбин, подождал, пока я выключил моторы, а затем отозвал меня в сторону. После краткого разговора на отвлеченные темы Иван Семенович предложил мне влиться в формируемый им полк особого назначения. Я, конечно, сразу
Доложив о своем переходе капитану Южакову и оставив за командира звена старшего летчика младшего лейтенанта Орехова, я далеко но с легким сердцем распрощался со своим замечательным штурманом звена старшим лейтенантом Петровым, стрелком-радистом сержантом Коноваловым. На новом месте меня встретили члены экипажа - штурман сержант Николай Филиппович Аргунов и воздушный стрелок-радист сержант Игорь Валентинович Копейкин. Оба они производили хорошее впечатление. Николай Аргунов - плотный, среднего роста сибиряк. Черные, как антрацит, волосы, смуглая кожа, темные подвижные глаза и широкие скулы крупного лица придавали ему мужественный вид человека старше своих лет. Игорь Копейкин внешне резко отличался от Аргунова. Он был выше среднего роста, худенький, с маленьким вздернутым носом на открытом приветливом лице. Позже я узнал, что воздушный стрелок-радист хороший физкулътурник, причем занимался несколькими видами спорта: волейболом, гимнастикой, прыжками в высоту.
Мой новый командир эскадрильи капитан Пасхин, его заместитель старший лейтенант Ушаков и штурман лейтенант Николаев имели боевой опыт, участвовали в боях против японских милитаристов и удостоились ордена Красного Знамени. Высокие правительственные награды были у многих авиаторов подразделения. Боевой опыт, приобретенный ими в боях в районе реки Халхин-Гол и закрепленный в дни последующей учебно-боевой подготовки, как бы заранее предвещал успехи эскадрильи в сражениях с врагом.
9 июля первая эскадрилья 150 сбап (скоростного бомбардировочного авиаполка) особого назначения, взлетев десятью экипажами, в сомкнутом строю "клин" покинула приволжский аэродром. Маршрут до каждого не доводился, экипажи следовали за ведущим. Но что такое? Командир ведет нас не к фронту, а совсем в другую сторону! Может быть, на западе аэродромы закрыты туманом или на маршруте гроза, которую нельзя обойти? Однако с синоптической картой мы познакомились перед вылетом и подобных метеорологических явлений в обширном районе не обнаружили. Ну ладно, командиру виднее.
Под крылом - малоориентирная равнина, пересеченная кое-где оврагами, грунтовыми дорогами; изредка проплывают мимо села. Посматриваю на полетную карту - похоже, что скоро должен быть город Лебедянь.
Вдруг ведущий дает команду на роспуск группы и посадку. Но аэродрома нигде не видно! Все же перестраиваюсь с Ушаковым в правый пеленг. Жду дальнейших распоряжений. Вижу - ведущий прибрал газ, выпустил шасси и снижается на узкую полоску убранной ржи у опушки леса. Заходим на посадку и мы. На выравнивании "прижимаюсь" к самому хвосту самолета Ушакова, чтобы не плюхнуться в высокую рожь. Машина плавно касается земли и, громыхая, катится по ней.
Вслед за командиром эскадрильи подруливаем самолеты к опушке леса и быстро маскируем их ветками - ведь мы уже в пределах досягаемости вражеских воздушных разведчиков и бомбардировщиков. Об этом же предупреждает подчиненных Пасхин, требует строго соблюдать правила маскировки при передвижении, воздержаться от беспорядочной контрольной стрельбы из пулеметов, по демаскировать стоянки освещением, кострами.
10 июля - день подготовки материальной части. Раскрываем лючки, снимаем моторные капоты и приступаем к тщательному поагрегатному осмотру всего самолета. Стрелок радист Игорь Копейкин проверяет рацию, бортовое оружие, штурман Николай Аргунов - навигационное и прицельное оборудование, замки бомбодержателей; техник Андрей Коробцов в поношенном комбинезоне хлопочет у моторов - у него самое большое и не вполне "стерильное" хозяйство.
Я осматриваю свою кабину. Проверяю все, что даже и не требуется в этих случаях, а сам исподволь присматриваюсь к Аргунову и Копейкину: ведь я их знаю еще мало. Только в технике уверен, как в самом себе. Невысокого роста, подвижный, светловолосый, с добрым открытым взглядом, он быстро и четко выполнял любые работы на матчасти, да так, словно не гайки стальные крутил, а нежно перебирал пальцами по грифу музыкального инструмента и никогда не сбивался на фальшивую ноту.
Аргунов пока показывает себя сообразительным и расторопным штурманом и достаточно волевым сержантом. О воздушном стрелке-радисте Игоре Копейкине впечатление складывалось тоже хорошее, хотя он казался замкнутым. Мне же всегда нравились люди веселые, отзывчивые на шутку, общительные. Впрочем, для подчиненного новый командир тоже загадка, так что не каждый сразу открывается, к нему еще нужно найти ключик. Значит, и мне разумно было опереться на народную мудрость: поживем - увидим. Но и растягивать знакомство в условиях, когда не сегодня-завтра придется вместе идти в бой, казалось неразумным. Так или иначе, с чего-то следовало начинать...