Стальная Принцесса

Кент Рина

Но это единственный способ покопаться в моем прошлом и найти что-нибудь ценное. Единственный шанс, который у меня есть, чтобы найти себя.

И, в надежде, сбежать от Эйдена.

Быть может, если я узнаю, что случилось, я возненавижу его достаточно сильно, чтобы перестать реагировать на него так, как я реагирую.

Воспоминания о прошлой ночи все еще не отпускают меня. Они все еще движутся под моей кожей, как живые существа.

Как я могла испытать такой сильный оргазм? Как я могла дать такую реакцию на его жестокость?

Я

становлюсь больной, как он, или это жило во мне все время, и он просто пробуждает это?

Нет.

Я здесь не для того, чтобы думать об Эйдене.

Я встречаюсь взглядом с доктором Ханом со своего места, лежа в кресле с откидной спинкой, и заставляю себя улыбнуться.

— Да. Пожалуйста, помогите мне.

Он улыбается, но за этим нет теплоты. Во всяком случае, доктор Хан, кажется, более неуверен в этом, чем я.

— Мне нужно, чтобы ты закрыла глаза и расслабилась. — скрестив руки на животе, я пытаюсь устроиться поудобнее в кожаном кресле. — Вдохни через нос. Задержи дыхание. Затем выдохните через рот.

Я делаю, как он говорит.

Вдыхаю.

Задерживаю.

Выдыхаю.

Мы проводим, кажется, несколько минут упражняясь.

— Попытайся представить, что ты спускаешься по лестнице, — говорит он успокаивающим тоном.

— По лестнице?

— Да. Каждый шаг вниз подобен выходу из сознания, чтобы достичь твоего подсознания. Можешь представить себе лестницу?

— Думаю да?

Мои брови хмурятся, в попытке сосредоточиться на образе.

— Расслабься, Эльза, — раздается голос доктора Хана напротив. — Это не сработает, если ты будешь напряжена. Как насчет того, чтобы снова сделать глубокий вдох?

Я могу это сделать.

Вдох.

Задержка.

Выдох.

В поле зрения появляется лестница. Она черная и мрачная, словно пришедшая прямо из средневековья. Плесень и что-то серое покрывают стены.

— Я должна увидеть темную лестницу?

Дрожь пронизывает голос.

— Это твое подсознание, — говорит он. — Не сопротивляйся ему, а прими. — я сжимаю губы, чтобы они не дрожали. — А теперь сделай шаг вниз.

Дрожащей ногой я делаю один шаг, но другой ногой не следую.

Боюсь, что старая лестница исчезнет, и я в конечном итоге провалюсь в темную дыру.

— Вторую ногу тоже, — убеждает доктор Хан спокойным голосом.

Я хватаюсь за стену для равновесия, следуя его инструкциям.

По одной за раз.

Один черный шаг за другим. Здесь темно, пока идет видение. Я не могу видеть то, что находится за пределами меня, как бы сильно я ни щурилась.

Я могу это сделать.

Мне необходимо это сделать.

— Замедлись и отключись, — доносится низкий голос доктора Хана, как будто из другой комнаты. Это отдаляется с каждым его словом. — Замедлись и отключись... Замедлись и отключись... Полностью отключись.

Голос доктора Хана исчезает.

Или это то, что я думаю? Я верю, что он говорит со мной и спрашивает меня о чем-то, и я могла

бы ответить, но я ничего не замечаю.

Я оказываюсь перед деревянной дверью, которая выглядит прямо как в документальных фильмах о Мировой войне. Толкаю ее дрожащими руками.

Сильный белый свет ослепляет глаза.

Нет, он не белый. Он... красный.

Я щурюсь, пытаясь разглядеть что-то за этим. Атмосфера похожа на густой кроваво-красный отблеск. Как те красные комнаты, которые используются в фотографиях.

Только это не красная комната.

Нет, это... мой дом.

Мой дом в Бирмингеме.

Я стою посреди просторной гостиной с элегантными обоями в цветочек.

Он такой большой, что по сравнению с ним я кажусь муравьем. Диваны и высокие картины намекают на изысканный вкус.

Вкус почти как у богатого человека.

Статуи львов повсюду, рядом с широкой лестницей. По дороге ко входу. Возле высоких французских окон.

Везде.

Я содрогаюсь от этой картины.

Сколько бы я ни моргала, красный цвет не исчезает. Осторожными шагами я подхожу к одному из высоких окон, из которого внутрь проникает красный свет.

Замираю перед ним. Пахнет чем-то... горящим? Горящей плотью?

Заглядывая в окно, передо мной открывается большой сад с неухоженными деревьями и увядающими цветами.

Он тоже красный — если не краснее, чем внутри дома. Даже солнце излучает красный свет.

Вдалеке поблескивает озеро. Оно тёмное и чернильное. Даже красный свет не заглушается из-за его непроглядной тьмы.

По спине пробегает дрожь, и я отвожу взгляд в другое место.

Не хочу смотреть на это озеро.

Напротив меня на качелях сидит светловолосая женщина. Ее хрупкие бледные руки держат ребенка, который сидит у нее на коленях и раскачивается взад-вперед. Ребенок повернут ко мне спиной и полностью спрятан на коленях женщины, так что я не могу разглядеть.

Женщина, однако, находится на виду. На ней белое платье, доходящее до колен. Ее бледная кожа и белокурые волосы делают ее похожей на ангела.

На душераздирающего красивого ангела.

Она смотрит вдаль с отсутствующим выражением лица. Как будто она вообще ничего не видит.

Рыдание застревает у меня в горле, и я закрываю звук рукой.

Ма.

Это моя мама.

Я так похожа на нее.

— М-ма...

Мой голос срывается, как бы сильно я ни хотела назвать ее по имени.

Но это еще не все.

Я также хочу, чтобы она назвала меня по имени в ответ.

Мой взгляд скользит по ребенку, сидящему у нее на коленях, бережно прижатому к груди.

Ее платье в горошек доходит до колен. Ее светлые волосы заплетены в аккуратные косы, которые ниспадают ей на спину.

Мое сердце начинает биться громче, когда ма гладит ее по волосам и говорит что-то, чего я не слышу.

Это... я?

Я вижу воспоминание?

Я открываю окно дрожащими пальцами. Мое сердце бьется так быстро, что грозит искалечить.