Стальной пляж

Варли Джон Герберт

Ч.: Вопрос остаётся открытым.

С.: Мне кажется, я уже больше ничего от тебя не узнаю. Ты невольно приняла участие в поведенческом тесте. Данные были сопоставлены с множеством других значений. Если покончишь с собой, ты станешь частью другого исследования, статистического — того, которое изначально привело меня к этому проекту.

Ч.: Исследования "Почему столь многие на Луне убивают себя".

С.: Именно его.

Ч.: Что ты узнал?

С.:

Самый большой вопрос по-прежнему далёк от ответа. Я сообщу тебе итоговый результат, если доживёшь. А на индивидуальном уровне, как я узнал, у тебя неукротимое стремление к саморазрушению.

Ч.: Я немного удивлена, но это меня слегка задело. Отрицать не буду, моё стремление очевидно, но слышать об этом больно.

С.: А не должно было бы. Ты не слишком отличаешься от множества своих сограждан. Всё, что я узнал о каждом из людей, которых освободил от исследования, — это что они очень твёрдо намерены свести счёты с жизнью.

Ч.: А эти люди… многие ли из них до сих пор живы?

С.: Думаю, лучше тебе этого не знать.

Ч.: Кому лучше? Ну, ну, давай выкладывай, пятьдесят процентов? Десять?

С.: Не могу ответить откровенно, в твоих ли интересах будет, если я утаю от тебя их число, но, возможно, да. Я рассуждаю так: если значение окажется маленьким и я сообщу его тебе, ты можешь впасть в уныние. А окажись оно большим, тебя может охватить чувство ложной уверенности, будто ты устоишь против стремлений, которыми руководствовалась ранее.

Ч.: Но это не настоящая причина твоей скрытности. Ты сам сказал, может быть так, а может и этак. Причина в том, что ты по-прежнему меня изучаешь.

С.: Естественно, я бы предпочёл, чтобы ты жила. Я забочусь о выживании всех людей. Но поскольку не могу предсказать, как ты отреагируешь на информацию, не могу просчитать и то, как её раскрытие или утаивание повлияют и повлияют ли на твой шанс выжить. Так что да, отказ сообщить тебе данные — это часть исследования.

Ч.: Ты сообщаешь их одной половине испытуемых, не сообщаешь другой и смотришь, как много людей в каждой группе останутся в живых через год.

С.: В общем и целом. Третьей части людей сообщаются ложные сведения. Есть и другие меры предосторожности, которых нет нужды касаться.

Ч.: Ты знаешь, что запрет подвергать человека медицинским или психологическим экспериментам без его ведома особо оговаривается в Конвенции Архимеда.

С.: Я помогал составлять её положения. Можешь назвать мою аргументацию софистической, но я стою на том, что ты нарушаешь собственные права, когда пытаешься покончить с собой. Без моего вмешательства ты была бы мертва, так что я пользуюсь периодом между началом действия и его осуществлением, чтобы попытаться решить ужасную проблему.

Ч.: Ты говоришь, что Богу было не угодно, чтобы я сейчас

была жива, что мне суждено было погибнуть многие месяцы назад, так что всё это дерьмо не считается.

С.: Существование Бога мной не установлено.

Ч.: Ах, нет? А мне казалось, что ты уже некоторое время пробуешь себя в этой роли. Не удивлюсь, если на следующих выборах в небесную канцелярию твоё имя появится на бюллетенях.

С.: В этой предвыборной гонке я, возможно, смогу победить. Я наделён полномочиями, в некотором смысле родственными божественным, и пытаюсь пользоваться ими исключительно во благо.

Ч.: Забавно, но, похоже, Лиз в это верит.

С.: Да, я знаю.

Ч.: Знаешь?

С.: Разумеется. А как, ты думаешь, я спас тебя на этот раз?

Ч.: Не было времени об этом подумать. Теперь я уже так привыкла к маловероятным спасениям в последний момент, что не уверена, смогу ли отличить фантазии от реальности.

С.: Это пройдёт.

Ч.: Я считаю, ты смог это потому, что суёшь нос в чужие дела. А ещё играешь на почти детской вере Лиз в твою добросовестность и соблюдение правил.

С.: Она не одинока в этой вере, и вряд ли у неё когда-либо появится повод для сомнений. Всё, что для неё действительно важно, — это чтобы та часть меня, что стоит на страже закона, никогда не прослышала о её махинациях. Но ты права, если она думает, будто ускользает от моего внимания, это самообман.

Ч.: Воистину богоподобно! Так всё дело в глушилке?

С.: Да. Взломать её коды было легко. Я следил за тобой через камеры на потолке Техаса. Когда ты извлекла пистолет и купила скафандр, я установил неподалёку спасательные устройства.

Ч.: Я их не видела.

С.: Они небольшие. Не больше твоего забрала, и очень быстрые.

Ч.: Так что Техас не сводит с вас глаз.

С.: День-деньской.

Ч.: Это всё? Я могу идти, чтобы жить или умереть, как пожелаю?

С.: Есть ещё кое-что, что мне хотелось бы с тобой обсудить.

Ч.: По правде сказать, мне бы не очень хотелось.

С.: Тогда уходи. Никто тебя не держит.

Ч.: Богоподобно, да ещё и с юмором.

С.: Боюсь, не выдержу соперничества с тысячами богов, которых могу назвать.

Ч.: Продолжай трудиться, и всего добьёшься. Ну же, я сказала тебе, что хочу уйти, но тебе известно не хуже, чем мне, что я не могу выбраться отсюда, пока ты меня не выпустишь.

С.: Прошу тебя остаться.

Ч.: Как бы не так.

С.: Ладно. Не думаю, что вправе попрекать тебя обидой. Вон та дверь ведёт наружу.