Стальные останки
Шрифт:
Она отпрянула, надменная как раздраженная кошка.
– Фу! Обязательно быть таким вульгарным, Рингил?
– Что, стыдно перед слугами?
– В каком смысле?
Рингил махнул рукой себе за спину, указывая на девчонку у котла, но когда он повернулся, оказалось, что служанка тихо ускользнула и оставила его наедине с Ишиль. Что ж, он не мог ее винить. Темперамент госпожи Эскиат вошел в легенды.
– Забудь, – проговорил он устало. – Короче говоря, я продвигаюсь, но медленно. Такие вот новости.
– Он все равно хочет с тобой повидаться.
– Кто?
– Твой отец, разумеется. – Тон Ишиль стал напряженным. – Ты хоть слово услышал из того,
Рингил опустил локти на стол. Расположил предплечья под углом друг к другу, сомкнул пальцы и взглянул на получившийся замок. Потом спросил с тщательно выверенным безразличием:
– В самом деле?
– Да, Гил. И он не в лучшем настроении. Так что идем.
Долгий шелест ее юбок по полу внезапно показался таким неприятным, что Рингил заскрипел зубами. Ишиль дошла до края стола и поняла, что сын не собирается за ней следовать. Она повернулась и устремила на него суровый взгляд, хорошо знакомый по прежним временам. Он не посмотрел ей в глаза.
– Ты идешь или нет?
– Угадай с первого раза.
– Гил, что это такое? Ты обещал…
– Если Гингрен хочет со мной поговорить, пусть спускается сюда. – Рингил взмахом руки указал на пустое пространство между ними. – Тут достаточно уединенно.
– Хочешь, чтобы он привел гостя в кухню?! – с искренним ужасом спросила Ишиль.
– Нет. – Теперь Рингил взглянул на нее. – Я хочу, чтобы он отвязался от меня на хрен. Но если не получается, давай посмотрим, как сильно ему хочется со мной поговорить, да?
Она постояла еще пару секунд, а потом, когда он не отвел глаза и остался неподвижным как камень, быстро и без единого слова вышла, поднявшись по ступенькам. Рингил проследил за ней, чуть изменил позу, ссутулился и окинул пустую кухню взглядом, словно искал в ней свидетелей, публику. Потер ладони, вздохнул.
Вскоре давешняя служанка вернулась, соткавшись из пустоты у него за плечом с молчаливой, скучной деловитостью, от которой Рингил вздрогнул. В руках она держала деревянную кружку с крышкой, из-под которой выползали струйки пара.
– Чай, мой господин, – прошептала девочка.
– А, ну да. – Он моргнул и подавил дрожь. – Ты не могла бы не подкрадываться ко мне вот так?
– Простите, мой господин.
– Ладно. Поставь сюда.
Она подчинилась и ушла так же бесшумно, как возникла. Он дождался, когда служанка исчезнет из вида, открыл крышку и ссутулился над чашкой, вдыхая. Пар с ароматом горькой зелени струился из нее, тепло поднималось от поверхности воды, в которой заваривались травы; к его воспаленным глазам будто приложили мягкое полотенце. Отвар был слишком горячим для питья. Рингил уставился на искаженное, темное отражение собственного лица в чашке, заключил свое зыбкое подобие в ладони, словно опасаясь, что оно выкипит и растает в воздухе, как обвивающий его пар. В конце концов он осторожно отодвинул кружку, медленно опустился вперед, упершись подбородком в столешницу, прижавшись щекой к вытянутой руке, и устремил рассеянный взгляд вдоль стола, на противоположный конец кухни.
Услышал, как они идут.
Раздалась тяжелая поступь – и внезапно Рингил услышал что-то еще, тихий отголосок колдовской ясности, который он, быть может, подцепил там, в предрассветном тумане, какое-то наследие зловещего смеха, что коснулся его мимоходом, будто приглашая сойти с дороги и отправиться следом, и все еще раздавался где-то под сводами черепа, подсказывая, чего ждать. Впрочем, это мог быть последний вздох крина, галлюцинаторный эффект, хорошо знакомый тем,
– Ну, привет, Рингил, – громким голосом заявил Гингрен, спускаясь в кухню, но в его сердечном тоне ощущалась фальшивая нота, будто он споткнулся на пути. – Твоя мать сказала, что мы найдем тебя здесь.
– Похоже, она была права.
Отец и сын посмотрели друг на друга, словно дуэлянты перед навязанным им поединком. В кухне с низкими потолочными балками Гингрен выглядел особенно крупным, массивным; за прошедшие годы он чуток раздался в талии, совсем как Миляга, и лицо его от хорошей жизни и возраста – и, предположил Рингил, от нынешней бессонной ночи – чуть обрюзгло и утратило былую отточенность черт. Однако если не обращать на это внимания, в целом он почти не изменился. Взгляд такой же суровый, без тени подлинных сожалений. Отец, как ни выискивал в сыне перемену, найти ее не сумел – хотя, если откровенно, за минувшие после возвращения Рингила дни Гингрен не особо к нему приглядывался. Они, разумеется, были обречены сталкиваться в разных частях дома, и, как правило, один из них разговаривал с кем-то другим, служившим преградой и барьером, а также поводом выдавить из себя лишь невнятное приветствие, прежде чем пройти мимо. Их распорядок дня совпадал не больше, чем в юности Рингила, и никто из домочадцев, включая Ишиль, не пытался сблизить их сильнее, чем выходило само по себе.
Но теперь…
Теперь давешнее предчувствие рухнуло на него, как содержимое лопнувшего мешка. В кухню вошел легконогий и стройный, невзирая на посеребрившие виски годы, Мурмин Каад.
– День добрый, мастер Рингил.
Рингил застыл, напряженно выпрямив спину.
– Ха! Язык проглотил. – Впрочем, Гингрен был – и, наверное, в каком-то смысле остался – воином, поэтому знал, как понимать неожиданное оцепенение сына. Он махнул рукой Кааду, предупреждая, чтобы тот оставался на месте. – Лорд-судья Каад здесь по моему приглашению, Рингил. Он хочет кое о чем поговорить с тобой.
Рингил пристально глядел в одну точку.
– Тогда пусть говорит.
Короткая неуверенная пауза. Гингрен кивнул, и Каад подошел к дальнему концу стола. Театральным жестом вытащил из-под него один из грубых деревянных табуретов и сел, изображая ироничное великодушие ввиду отсутствия церемоний и бархатной обивки сиденья. Поправил складки одеяния, подвинулся ближе к краю стола и опустил на поцарапанную столешницу руки, сцепленные в свободный замок. На одном из пальцев выделялся серебряный перстень с золотой инкрустацией и крестом городской Канцелярии.
– Всегда радует, – начал он официально, – когда воочию удостоверяешься в том, что один из самых славных сынов этого города наконец вернулся.
Рингил бросил на него быстрый взгляд.
– Я сказал, пусть говорит, а не вылизывает мне зад дочиста. Ближе к делу, будьте любезны.
– Рингил!
– Нет-нет, Гингрен, все в порядке. – Но, разумеется, это было не так – Рингил увидел, как по лицу лорда-судьи пробежала гневная туча, которую тот быстро стер и заменил натянутой дипломатичной улыбкой. – Твой сын и Комитет не всегда находили общий язык. Ах, молодость… она, как ни крути, не преступление.