Станция слепого командора

Белоручев Константин Валерьевич

– Скаут, Скаут, Скаут!

Так-то лучше.

В глубине своей многострадальной души он знал, что "Сказку о лете" могла написать Она. От сказки ему хотелось плакать и радоваться одновременно. Плакать, потому странствие длиною в жизнь не дарит ничего кроме вечной дороги, где цель - лишь мимолетное наваждение, призывно манящее в путь. Радоваться прикосновению, пускай и мимолетному, к чему-то большому и прекрасному. Но больше все же плакать. А слезы неизбежно превращаются в безжалостные

кристаллы.

– Больше всего на свете я хотел бы увидеть тебя, окунуться в завораживающий омут твоих глаз, перехватить искрящуюся смехом улыбку, услышать мелодичный перезвон твоего голоса, коснуться… Но это невозможно!
– рейнджер с силой ударил кулаком в ладонь.
– Я никогда не прощу себе, что опоздал!

На третий день, ближе к вечеру, рейнджер резко остановил вездеход.

– Технический перерыв, - бросил он Ивану, который и не думал удивляться.

Первым в бодрящий морозный воздух выскочил Скаут, его радостный лай ознаменовал конец вынужденного плена. Красноречивый жест рейнджера пригласил Ивана последовать его примеру.

Пожав плечами, Иван выбрался наружу. Рейнджер вслед за ним.

Если эта прогулка и была кому-то в радость, то только Скауту. Даже здесь давление было слишком низким, атмосфера слишком разреженной, чувствовался недостаток кислорода. Да и температура обещала мало приятного в самом ближайшем будущем.

Скаут только начал резвиться, когда не принимающим возражений тоном рейнджер велел ему возвращаться в машину. Скаут нехотя подчинился, и рейнджер тут же закрыл вездеход.

Шагах в десяти от вездехода рейнджер повернулся к Ивану.

– Пора объясниться?

Иван молчал.

– Догадываюсь, что у тебя на уме, 'Иван фон Д'еллов.

Иван безразлично пожал плечами. Этим именем его не называли довольно-таки давно. Что у него было на уме? честно говоря, Иван и сам не мог с уверенностью сказать. Старые рефлексы, которые искали выход и прощупывали почву на будущее.

– Предлагаю все уладить сейчас.

Рейнджер мог бы добавить: "Пока не наступила критическая фаза".

Вместо этого он ударил Ивана ногой в челюсть. Удар несколько смазался, но поскольку Иван был выше рейнджера почти на целую голову, прыжок можно было считать удавшимся.

Иван не почувствовал тонкой струйки крови, которая стекала у него по подбородку. Удар не произвел на него впечатления.

Иван бросился вперед, предпочитая ближний бой, где он мог применить свой излюбленный прием удушения, который обычно заканчивался сломанной шеей.

Рейнджер отпрыгнул как раз вовремя. Теперь он оказался справа и несколько сзади своего противника. Не дав Ивану опомниться, рейнджер развернулся и подсек его левую ногу.

Лед больно впился в ладони, но Иван мгновенно вскочил и нанес сокрушительный удар правой.

Рейнджер уклонился, но не достаточно быстро.

Голова гудела. Рейнджер с трудом смог отбить следующую атаку и тут же сам ударил Ивана ногой в

висок.

Теперь соперники двигались значительно медленнее - сказывалась усталость, да и атмосфера вряд ли предназначалась для столь активных упражнений. Оба с жадностью глотали воздух, с удивлением обнаруживая, что дышать - тоже оказывается равнозначно подвигу, и не такому уж маленькому.

С начала схватки прошло всего несколько минут, а Иван с трудом старался выпрямиться после серии нескольких пропущенных ударов в диафрагму, а рейнджер усиленно прикидывал, все ли позвонки на месте - он только что с трудом покинул чересчур дружественные и настолько же горячие объятия Ивана.

Преимущество Ивана в росте и весе, а также его великолепная спортивная форма уравновешивались нечеловеческой ловкостью рейнджера, и еще тем, что у него был слишком богатый опыт выживания в смертельно непредсказуемых условиях.

Заданный рейнджером темп схватки постепенно сходил на нет. Обмен ударами замедлился, но оба были все также полны решимости продолжать.

Рейнджер первым понял: еще чуть-чуть, и победитель просто будет не в состоянии осознать, кто победил. Температура продолжала падать, в воздухе закружились маленькие фиолетовые льдинки.

Пробормотав вполголоса что-то абсолютно невнятное, рейнджер заковылял к вездеходу, который уже исчез в пелене разгорающейся метели, краем глаза не выпуская Ивана из виду.

Несколько мгновений Иван колебался, раздумывая, не попытаться ли воспользоваться невыгодной позицией противника, а затем тяжело ступая последовал за рейнджером.

Не успев разгореться, мятеж был подавлен.

Если раньше Иван и планировал предательский удар, то теперь и без того бессмысленная затея оказалась и вовсе ненужной. Рейнджер показал, он не боится Ивана, и не недооценивает его. Теперь Иван стал в какой-то мере уважать рейнджера.

Скаут ждал их внутри, его умные глаза светились укоризной и непониманием. Вроде бы взрослые люди, а резвятся как щенки!

Утром у Ивана было лишь одно желание - поглубже забиться под одеяло, отгородившись от вселенского безумия, и лежать, лежать, лежать…

Но кто-то очень настойчивый решил не позволять насладиться заслуженным отдыхом после вчерашних разборок. Кто-то упорно возился с одеялом, решив обязательно лишить Ивана этой ставшей ненужной ему детали туалета. Что-то влажное и холодное коснулось его лица.

С тяжелым вздохом Иван, наконец, открыл глаза.

"Я жесткий и невкусный!"

В ответ Скаут жалобно заскулил.

К счастью для Ивана его терзал не голод. Скауту просто хотелось на заслуженную прогулку, насладиться долгожданной свободой, вырваться из уютного, но все же недостаточно просторного гролля.

Рейнджер очень хорошо знал все уловки Скаута, а в игре "а ну-ка откопай!" он достиг прямо-таки небывалых вершин мастерства. Здесь Скауту рассчитывать было не на что.