Станция Солярис
Шрифт:
И я, и Снаут прекрасно понимали, ЧТО в данной ситуации может означать отсутствие радиосвязи и девственно чистый экран локатора. И кислорода у Сарториуса должно было уже оставаться в обрез. Но мне, как, наверное, и Снауту, и в голову не приходило отказаться от попытки отыскать пропавшего физика. Даже если шансы наши были ничтожно малы.
Даже если никаких шансов не было...
Вглядываясь в плывущие под вертолетом завихрения красного тумана, я отчетливо представлял себе, как поступил Сарториус: взлетел, увел вертолет от Станции и, выключив двигатели, рухнул в океан. Я почти не сомневался в соответствии действительности этой рисовавшейся мне картины. А за то время, что мы провели в
Все дело было в "госте" Сарториуса... и в Хари. В возвращенной мною Хари. Вероятно, Сарториус, как и я, и Снаут, тоже однажды избавился от своего "существа F" подобным образом, заманив его в ракету и запустив в космический простор вокруг Соляриса. Увидев вчера Хари и поговорив со мной, когда мы с ней были в библиотеке, он понял, что тоже может вернуть своего "гостя", чьи рисунки лежали у него на столе. Я не знал, чем он был для Сарториуса, хотя и догадывался... И вот тут-то он и оказался в той ужаснейшей ситуации, когда обязательно нужно делать выбор из двух исключающих друг друга возможностей, и каждая возможность по-своему нежелательна. Отказавшись от мысли вернуть "гостя", он всю оставшуюся жизнь клял бы себя за то, что смалодушничал и не сделал то, что было буквально в его руках. А если бы он вернул "гостя"... Неотвязный, никогда не взрослеющий маленький ребенок, постоянно путающийся под ногами, требующий внимания и мешающий - вот оно, главное!
– без конца мешающий работать. И этим сказано все...
Я невольно поежился. Не хотелось бы мне оказаться в шкуре Сарториуса... Хотя мне хватало и собственной шкуры. Очень неуютно мне было в собственной шкуре...
Я повернулся к Хари. Она прижалась лбом к прозрачному колпаку кабины и внимательно смотрела вниз. Вертолет описывал широкую дугу, и солнце переместилось вправо, светя прямо ей в лицо; оно уже опускалось к горизонту, словно его притягивал какой-то гигантский магнит, и до сумерек оставалось не так уж много времени. Ни одна попытка связаться с Сарториусом, которые периодически предпринимал Снаут, не увенчалась успехом. И теперь я был абсолютно уверен в том, что наши поиски не дадут желаемого результата: вертолет с телом доктора Сарториуса давно покоился в глубинах океана.
Еще одна жертва океана... нет, не океана! Жертва собственного, совершенного когда-то действия... или бездействия... Или мысли...
Никто никогда не узнает, какой "островок памяти" существовал в мозгу доктора Сарториуса, "островок", извлеченный оттуда и воплощенный в реальность Творцом-океаном, вселенским богом, почему-то избравшим местом своего обитания захолустную планету Солярис.
Снаут направил вертолет в очередную широкую воронку и вдруг резко подался вперед, а потом на мгновение обернулся ко мне. Лицо его было бледным. Я приподнялся, заглядывая через приборную панель вниз, и увидел то, что уже видел он: у самой стены тумана покачивался на волнах светлый скафандр.
– Спускайся, Снаут!
Снаут снижался очень осторожно, стараясь держаться подальше от красной клубящейся стены. Он, конечно же, помнил свидетельство Бертона из "Малого Апокрифа" о том, что этот туман - очень липкая коллоидная взвесь; когда порыв ветра бросил вертолет Бертона в эту вэвесь, она затянула стекла, облепила винт и машина чуть не упала в океан.
Хари придвинулась к приборной панели, и по ее напряженной позе я понял, что она тоже неотрывно смотрит вниз.
– Готовь лодку, Кельвин, - не оборачиваясь, скомандовал Снаут. Слишком высокая волна, не сядем.
Вертолет был оборудован поплавками
Перед вертолетом вздымалась клубящаяся красная стена; до поверхности океана было метров десять, не больше. Светлый скафандр продолжал качаться на волнах неподалеку от нашей машины. Снаут удерживал вертолет на одном месте и явно не собирался подлетать ближе.
– Давай, Кельвин!
Я развернул кресло Хари, так что она оказалась лицом к Снауту, и протиснулся к дверце, волоча за собой лодку. Хари, запрокинув голову, молча наблюдала за моими действиями. Приглушенно и ровно, на одной заунывной ноте, гудели двигатели.
– Я сейчас вернусь, Хари, - сказал я, положив руку ей на плечо.
– Ты все время будешь видеть меня.
Я поправил заплечные баллоны, потянул за ручку, и когда дверца отъехала в сторону, сбросил вниз раскладную лестницу. Надвинул на лицо кислородную маску - то же самое сделал Снаут и, подчиняясь его жесту, Хари, - зажал под мышкой лодку и начал спускаться.
Ветра почти не было, и мой спуск прошел без каких-либо осложнений.
Оказавшись над самой поверхностью океана, я, держась одной рукой за лестницу, другой нащупал клапан в мягкой, но прочной оранжевой оболочке и бросил лодку вниз. Она почти мгновенно наполнилась газом, действительно обретая форму лодки, и я шагнул в нее с лестницы, сел и взялся за маленькие весла, закрепленные на обоих бортах. Сделал несколько гребков, поднял голову и помахал рукой, показывая, что все в полном порядке. Такие вещи мне не раз приходилось проделывать на Земле, в период подготовки, и волны там были похлеще, не чета этим, полусонным и ленивым. Вертолет продолжал висеть на том же месте, поблескивая кругами стремительно вращающихся винтов, словно прикрепленный к невидимой нити; кроме гула его двигателей не было слышно вокруг никаких других звуков. Снаут поднял руку в ответ, а Хари вжалась лицом в стекло и неотрывно глядела на меня, и я подумал, что она сейчас не выдержит и бросится следом за мной. Скрипнув зубами, я отвернулся от вертолета, застывшего на фоне темнеющего неба, и направил лодку к скафандру. Меня пробирал невольный озноб.
Весла были не очень удобными, но все-таки, вовсю орудуя ими, я через несколько минут приблизился к цели и вытянул из узкого проема в борту буксирный конец. Лодка и скафандр соприкоснулись - красная стена была совсем рядом - и я, стараясь унять дрожь в руках, с третьей попытки защелкнул крепления троса на локтевом сгибе скафандра, плавающего как бы "на животе". Потянув за трос, я без особых усилий перевернул его.
Мне открылось стекло шлема - тусклое, в радужных разводах и каких-то темных пятнах; сквозь него ничего не было видно. Я перевел взгляд на круглый металлический жетон, прикрепленный к нагрудному карману скафандра, с вдавленными сверху и снизу полукружиями слов. И все-таки вздрогнул, хотя и ожидал увидеть нечто подобное.
Клубилась стена тумана, темнота медленно заливала далекое небо, отрешенно вздымались и опадали вялые волны, монотонно гудел вертолет...
Сделав несколько безуспешных попыток, я наконец сумел отцепить порыжевший жетон; потом снял зажимы буксирного конца с рукава скафандра. И направил лодку назад, к лестнице. А светлый скафандр остался у красной стены тумана - плавучая гробница, день и ночь качающаяся на волнах под чужими звездами. Вверх - вниз... Вверх - вниз... Вверх - вниз...
Поднявшись на борт вертолета, я увидел, что глаза Хари полны слез.