Станция Солярис

Корепанов Алексей Яковлевич

Окно...

А за окном - уходящие к горизонту ряды черных волн, жирно блестящих под низким красным солнцем, подернутым разводами грязного тумана.

Мне показалось, что я брежу.

– Кельвин, ты узнаешь меня?
– подавшись ко мне, спросил человек, сидящий на металлическом стульчике возле моей кровати.

Я оторвал взгляд от привычной картины багрового заката и перевел глаза на него. Он внимательно всматривался мне в лицо, и его острый кадык то и дело судорожно дергался вверх и вниз. Под глазами у него висели

мешки, набрякшие бурые мешки, отчего вид у него был не очень здоровый.

– Ну конечно, узнаю, - собравшись с силами сказал я, чуть не подавился собственными словами и, резким звуком прочистив горло, повторил: - Конечно узнаю, Снаут.

Он облегченно вздохнул и, нагнувшись, положил на пол шприц, который до этого сжимал в кулаке.

– Слава Богу, Кельвин. Слава Богу. Ты нас изрядно напугал. Пятые сутки...

– Пятые сутки...
– осмысливая услышанное пробормотал я и посмотрел на свою руку. Сгиб локтя был усеян красными точками.

– Да, - Снаут кивнул и, сцепив пальцы, сложил руки на животе. Концентрат внутривенно и шок-уколы. Как учили.
– Он усмехнулся и подтолкнул шприц носком ботинка, так что тот закатился под кровать.

– Как учили, - эхом откликнулся я и вновь посмотрел мимо него, в окно, за которым быстро угасал закат. Черная спина океана теряла в сумерках характерные детали, и можно было представить, что там, снаружи, за стенами Станции, простирается голое поле. Обыкновенное земное поле, упирающееся в березовую рощу. Или в сосновый лес.

Голова у меня все еще слегка кружилась - вероятно, от слабости, - и я опять лег, поправив подушку. Меня не покидало ощущение, что все происходит в бреду. Снаут исподлобья глядел на меня.

– Сейчас, - сказал я.
– Вот только немного соберусь с мыслями.

Сейчас, Снаут.
– Я перевел дыхание.
– Как ты догадался? Или это Сарториус?

Снаут пожал плечами:

– Твой видеофон не отвечал. Слишком долго не отвечал. Пришлось нанести тебе визит, - он вновь скупо усмехнулся, - без предварительной договоренности.

Я держал себя в руках. Я очень крепко и надежно держал себя в руках.

Я старался изо всех сил.

– Сейчас, Снаут, - повторил я и закрыл глаза, - Сейчас мы поговорим.

Я все помнил. Я все прекрасно помнил. Тот разговор со Снаутом, несколько суток назад...

Тогда от Снаута вновь пахло спиртным, и глаза у него были грустные и затуманенные. Он слишком часто пил... после всего того, что случилось с нами, и я еще подумал тогда, что это может для него плохо кончиться. Но я его не осуждал. Я и сам был бы не прочь напиться - до слез, до истерики, до беспамятства, - только я знал, что это ничему не поможет и ничего не изменит. Опьянение неизбежно пройдет - и ты вновь окажешься лицом к лицу с тем же самым, ничуть не изменившимся миром.

"Снаут, - сказал я ему в тот день, - я хочу, чтобы Хари вернулась".

Он долго,

с какой-то болезненной гримасой смотрел на меня и молчал, и могло показаться, что он не расслышал или не понял моих слов. Его загорелый лоб больше уже не шелушился и блестел от пота, хотя кондиционер работал вполне исправно.

– Хочу, чтобы она вернулась, - четко отделяя одно слово от другого повторил я, склоняясь над его креслом.

– А я не хочу, - наконец полузадушенно ответил он и вытер лоб рукавом черного свитера.
– Не хочу ничьего возвращения. Неужели тебе мало, Кельвин?

Он налил себе еще полбокала и залпом выпил. И закрыл лицо ладонью, словно отгораживаясь от меня.

– Да, мне мало, - сказал я.
– Мало, Снаут! Ты выбрал самый легкий путь, но он же и самый пагубный. Хорошо, сиди и пей, и проклинай этого могущественного младенца, который не ведает, что творит, а я пойду к Сарториусу. Пусть еще раз снимет мою энцефалограмму в бодрствующем состоянии, только на этот раз я буду усиленно думать на вполне определенную тему. И если что-то действительно получится, вас с Сарториусом это никак не заденет. Это будет касаться только меня.

– Прости меня, Кельвин, но ты дурак, - отозвался Снаут, не отрывая ладонь от лица.
– Ты вновь лезешь в болото, из которого все мы только что еле выбрались. Наверное, ты просто мазохист, Кельвин. Больной психолог.

Его плечи вдруг мелко затряслись. Кажется, он смеялся.

– Мало того, что мы все здесь заразились от этого... младенца, - с надрывом проговорил он, по-прежнему отгораживаясь от меня ладонью, - мало того, что мы все больны... Так нам еще присылают больного психолога!

– Очень смешно, Снаут, - сквозь зубы процедил я.
– Просто невероятно смешно.

Он наконец опустил руку и перестал смеяться. И погрозил мне пальцем.

– Пр-рекрати, Кельвин! Грешно искать от Контакта какую-то личную выгоду.

– Ладно, Снаут, - очень спокойно произнес я.
– Не собираюсь вступать в дискуссию. Можешь смеяться здесь сколько угодно, а я сейчас же иду к Сарториусу. Надеюсь, у него еще не атрофировался интерес к научным экспериментам - мы же все-таки ученые, исследователи...

– Ты дурак, Кельвин, - с грустью повторил Снаут.
– Иди куда хочешь, уговаривай нашего Фауста, и делайте что хотите. Только не трогайте меня. Меня нельзя трогать руками, Кельвин, на мне уже живого места нет. Давай, выклянчивай у него новую... копию...

– Снаут!

Он сжался от моего окрика и вновь потянулся к бокалу. Сделал несколько громких глотков и неожиданно остро взглянул на меня:

– Я против, Кельвин, но ты не обращай на меня внимания. Дерзай, пробуй, экспериментируй. Контакт - святое дело. Только без меня. С меня довольно. Я больше ничего не хочу... вообще ничего... Иди к Сарториусу, Кельвин. Но если сюда явятся чудовища... пеняй на себя.