Станция Солярис
Шрифт:
Я медленно взял бутылку и приложил к губам. Жидкий огонь потек по горлу – я задохнулся и чуть не закашлялся.
– До дна! До дна! – требовал нестройный хор голосов.
Сзади навалились на плечи и часто-часто дышали, а вокруг кривлялись лица, мелькали руки, таращились безумные глаза.
– Пей! Пей! – вопили голоса из преисподней, и я пил, задыхаясь, морщась от жжения в горле, собрав всю волю, – и наконец бросил опустевшую бутылку на пол.
Бутылка покатилась под ноги стоящих вокруг стола, кто-то поднял ее и с силой швырнул в стену. Хорошо, что
Я наконец немного отдышался и хотел встать, но женщина в короткой распахнутой куртке забралась ко мне на колени и крепко вцепилась в шею. Я опять увидел искаженное, разукрашенное косметикой лицо и густо обведенные чем-то фиолетовым пьяные полубезумные глаза. Под распахнутой курткой жалко висели желтые дряблые груди, испещренные какими-то абстрактными узорами.
– Хор-роший… Хор-роший… – забормотала женщина, прижимаясь ко мне. – Где же ты, хор-роший, раньше был?
Я сидел, согнувшись, потому что сзади на мне висел еще кто-то.
– Хор-роший… Хор-роший… – бормотала женщина, покачивая головой. Глаза ее то и дело непроизвольно закрывались. – Мы им… еще покажем…
Я осторожно попытался избавиться от нее, стараясь оторвать ее руки от своей шеи, и это мне удалось. Женщина сползла с моих коленей и с хохотом упала на одного из парней, сидящих на полу у столика. Я попробовал стряхнуть со спины второго – и это мне тоже удалось. За спиной рухнули на пол. Я обернулся и обнаружил худощавого парня в синей майке. Парень навзничь лежал с закрытыми глазами и часто дышал, пуская слюни.
Бутылки поднимались и опускались, как части какого-то дикого механизма, столики были уставлены бокалами, вокруг бормотали, визжали, смеялись и просто молча сидели, уставившись в пол, полубезумные люди, а у входа катался между столиками, сорвав с себя чуть ли не всю одежду, какой-то тип с багровым лицом. Качался и плыл хоровод искаженных лиц, суетящихся рук, разинутых ртов, выпученных глаз, растрепанных волос…
– А чтобы распознать, замани его к себе и свяжи, – бормотал парень у моих ног. – Стащи с него штаны и врежь прямо в пах, и посильней. Вот тогда эти знаки и появятся…
– Нет! Нет! Не хочу-у! – визжала, забившись в угол, пьяная девчонка, пытаясь натянуть на голову подол платья. – Прочь! Все прочь!
Лысый субъект, спотыкаясь о лежащих людей, добрался до столика, полез на него, опрокинув недопитые бокалы. Но его с хохотом стащили, и он упал и заплакал, вытирая разбитые губы.
– О! О-о!.. – стонала женщина с фиолетовыми глазами. Она полулежала, раскинув ноги, привалившись к хмурому парню, и с неумолимостью маятника подносила одной рукой к губам бутылку, а другой лихорадочно что-то делала у себя под юбкой. – О-о! Не могу! Сгорю! Ох и жжет!..
– Нет, послушайте! – закричал толстяк с лиловой физиономией, становясь коленями на кресло. – Послушайте, вы, непосвященные!
Его не слушали,
– Я жил в чудесном мире, слушайте, вы!.. Однажды я услышал глас божий с небес и пошел на поиски Всемогущего Отца. Люди из страны Ка-Бир дали мне корабль, и я долго скитался по водной глади, держа путь в священную страну Дар.
К толстяку начали поворачивать головы.
– Уже видны были берега желанной земли, – толстяк перестал орать и заговорил нараспев, все тише и тише, – но страшное чудовище, держащее мир, заволновалось, забило хвостом по водам океана, и свирепая буря вдребезги разнесла корабль. И все же глас божий не зря вещал над моим жилищем. Океан выбросил меня на берег целым и невредимым. Долго брел я, удаляясь от океана, и наконец настал день, когда в глубине равнины выросла гора Эрадат.
У толстяка оказалось несколько слушателей, остальные потеряли к нему интерес. Более того, в другом конце бара на стол забралась растрепанная женщина в зеленом переливчатом платье и начала что-то говорить, то и дело показывая руками на пол.
– Забыв о зное и усталости, я бросился вперед, – окрепшим голосом продолжал лиловый толстяк. – И когда кровь Отца пролилась над миром, я достиг предела своих желаний. Я взошел на вершину священной горы Эрадат, опустился на белый камень и достал нож. Кровь брызнула мне в лицо, залила глаза – и вот я с вами…
Последние слова толстяк произнес совсем тихо, понурился и сполз с кресла. Кто-то сразу протянул ему бокал, толстяк залпом опрокинул его, повеселел и крикнул:
– И вот я с вами!
Вокруг нестройно захлопали, а кто-то засвистел. Растрепанная женщина продолжала говорить, но ее голос тонул в хаосе разнообразных звуков.
Я попытался подняться, но понял, что не сумею. Ноги не слушались, тело размякло и стало каким-то тяжелым, стены качались, лица расплывались, превращаясь в бледные бесформенные пятна. Вот чего-чего, а крепко выпивать нас не учили. И, видно, зря…
Я тряхнул головой, с трудом стараясь удержаться в границах осознания реальности. Кто-то сунул мне в лицо бокал, приговаривая:
– Пей, пей – будет легче, будет лучше…
Пить мне очень хотелось, и я с жадностью сделал длинный глоток, – но это оказалась все та же обжигающая жидкость. Над головой засмеялись, и кто-то высоким звенящим голосом затянул нараспев:
– Идут в кромешной мгле… Глаза пустые сонны… Идут в унылой мгле – глаза черны, бездонны… – Голос невыносимым звоном врывался в голову, и голова разбухла и так и норовила опуститься пониже, а то и вовсе отделиться от расслабленного тела. – Уходят в пустоту, не плачут, не смеются… Шагают в пустоту… Зови – не отзовутся… – Голос витал над криками, смехом и бормотанием, и я никак не мог отыскать глазами его обладателя. – За ними монотонно другие прочь, прочь… В колодец тот бездонный, в ночь… В ночь… Уныло, равнодушно шаги звучат… Бредут, бредут послушно… Спят… Спят… И черный свет струится… Свет… Свет… Вернутся ли когда-то? Нет… Нет…